На полпути через площадь я позвонил Альберту:

— Альберт, ты слышал? Точнее, читал?

— Но, Сергей, — зазвучал его голос, в котором не было никакой надежды, — тут все и везде жгли еретиков. Ты вот очень любишь Вюрцбург, я знаю, а там и вообще по этой части творился кромешный ад.

— Альберт, есть просьба. Нельзя ли это безобразие проверить? У тебя же есть там друзья-историки, у них — телефоны… Я знаком с автором и не испытываю к его шедевру никакого доверия. Но…

— Сами они мне позвонили, Сергей, — ответил голос Альберта. — Конечно, они проверяют. Половина Германии сейчас это проверяет. К сожалению.

— И еще. Знает ли Фриц, какое вино делалось в замке в середине шестнадцатого?

— Очень легкий рислинг, не сомневаюсь, — мгновенно отозвался он. — Тут все только его и делали. У Фрица, на Рейне, тоже. Но узнаю и это.

Да, в том веке, подумал я, никто в Германии не делал красное, и что это доказывает? Да ничего. Но всякая мелочь…

— Монти, — сказал я. — Наконец-то я все узнал. Скажу тебе, что на твоем месте я вообще бы превратился в развалину. Ты еще не так плохо держишься.

— От кого узнал? — мгновенно среагировал Монти, глядя мне куда-то повыше бровей.

Ничто не мешало мне сказать про Альберта, но я вспомнил молчание коридоров «польского отеля» и решил, что в этой истории лишнего говорить не надо. И лишь заверил Монти, что не от Мануэлы по крайней мере.

Дальше мы минут пять ругали полицию и милицию, хотя Монти еле цедил слова по штуке.

— Монти, мне интересно, — сказал я, наконец. — А не мог бы ты…

Он так дернулся, так выговорил это злобное «пожалуйста», что я без особой надежды замахал на него руками:

— Монти, я же не детектив. Зато есть одна вещь, которая меня страшно интересует. Каким было вино?

Он сделал паузу, его губы несколько раз дернулись. Но счел невежливым не отвечать. Брызнул в нос из своего карманного пульверизатора. Еще подумал.

— Мои дегустационные заметки конфискованы вместе со многим другим важным материалом, — сказал он, наконец, с непередаваемой иронией. — Очень они им нужны. Но вино — это легко. Сначала было неожиданно тяжелое и резкое… ну да, пино гри. Не хочу выговаривать это их «граубургундер». Неудачное. Странный букет, кроме ореха — излишние дубовые ноты, пряности. Демонстративное отсутствие кислоты. Концентрация сверх пределов разума. Далее рислинг, две штуки. Один в традиционном варианте, не Мозель, а с горчинкой, минеральный, послевкусие розы. Второй совсем легкий, из старой лозы, букет робкий, но постепенно проявился. Интересный. Чуть-чуть поработали с бочкой. Элегантное. Роза и немножко перезрелого абрикоса. В общем, ничего страшного.

Что ж, личные вкусы Монти всем и без того известны.

— Сколько было бокалов? На каждое вино по одному?

— Вот еще. И не думай. Только два, на белое и красное.

— И наконец, дальше было красное… Тот самый «Канцлер».

Монти передернулся.

— Прошу меня извинить, Сергей. Дальше — всё. Мне как-то не запомнился вкус этого замечательного красного. По известным причинам. Тяжелый, сильный нос — это я помню. Но, если ты не знаешь, именно в этот момент…

Я помолчал и, чтобы не уходить просто так, спросил:

— Монти, а Тим Скотт… Ты его хорошо знал?

— Что значит — хорошо, что значит — хорошо? — дернулся он. — Конечно, я его знал. Совершенно нормальный был парень, если это имеет какое-то значение.

Я понял, что пора уходить.

— Идиотская ярмарка, — услышал я за спиной.

В голосе звучала ненависть.

С Мануэлой было проще. В конце концов, ей ведь насчет меня звонила местная полиция, если не разведка. Нас с ней связывала тайна.

И еще со мной было можно курить.

— Если я потеряю работу, у меня останется мой домашний виноградник, — мужественно сказала она. — Но словосочетание «проклятое вино» — ужас, Сергей. И ничего уже не исправишь. Зачем твой русский друг это сделал? Зачем он написал эту ложь?

— Спроси у Мойры, что такое лондонский таблоид. Мы учимся. И то ли еще будет. Но я хочу написать, что было на самом деле. И тут оказалось, что мне надо ехать не туда, а сюда. И только потом обратно. Что же ты молчала? Расскажи, дорогая Мануэла. У тебя такой хороший, острый глаз. И память. Расскажи мне то, что не сказал Монти. Например, как вы сидели.

— Мы ужасно сидели! — почти закричала Мануэла. — Справа и слева от Тима. Монти, Тим, я. Напротив был столик с бутылками, и стояла эта девушка, она сначала показала слайды.

— Бутылки были уже открыты?

— Нет, она на наших глазах орудовала штопором, и с ней была помощница. А тут еще слайды кончились, начали разливать первое вино — и вдруг этот ужасный смех!

Ужасный смех — это очень в духе Мануэлы. Почему бы людям не посмеяться. Сейчас мы ее про смех выспросим. Но начнем с самого начала.