Сванидзе:Начинаем третий день слушаний. Первый вопрос сторонам: «Сделала ли гласность людей по-настоящему свободными?»

Пожалуйста, сторона обвинения, Сергей Ервандович, Вам слово.

Кургинян:Есть простые вопросы, которые, как мне кажется, мы уже обсудили и которые невозможно обсуждать бесконечно. Вот, например, вопрос с матом. Все же мы понимаем, когда начали материться на сцене… матерились всегда… материться на сцене начали в строго определенный период. И этот период сломал культурные запреты, табу, без которых культура не существует. Потому что то, что имеет право существовать в тени, то не имеет права существовать на свету. Гласность стерла грань между информационной свободой и вседозволенностью. Американцы десятилетиями обсуждают последствия своей сексуальной революции. Тоже можно сказать: подумаешь, секс был всегда. Но сексуальная революция почему-то была, и её последствия — sex, drug, rock— все до сих пор обсуждают. Значит, вопрос заключается в том, имеем ли мы право обсуждать негативные последствия того, что произошло. Это вовсе не значит, что нужно вернуться к цензуре, тотальному запрету, отсутствию свободы слова. Дайте альтернативным точкам зрения смело выражать себя, дайте им выражать себя на равных правах — вот что главное, вот что должно быть! Если вы, в конце концов, рассказали девочке, идущей в жизнь красивую сказку о валютной проститутке, но дайте рассказать ей правду, дайте рассказать ей, что это дорога с односторонним движением и что это кончается катастрофой её жизни. Дайте ей что-нибудь кроме этой красивой сказки, если уже вдруг вы начали менять верх на низ. И почему надо было менять верх на низ по всем показателям? Посягнули на нравственность, посягнули на очень многое из того, что было под запретом. И всё это назвали свободой! Можно ли это называть свободой и что это такое, я хотел бы спросить Александра Ивановича Кондрашова, писателя, обозревателя «Литературной газеты».

Кондрашов:Конечно же, много было хорошего в том, что началось. Много было напечатано хороших книг. Появился Мандельштам, которого печатали мало. Появились большие тиражи Пастернака, появилось много чего хорошего.

Теперь я буду говорить о том, что произошло негативного, к сожалению. Был посеян в стране… выплеснута энергия, свобода.

Сванидзе:Минуту добавляю.

Кондрашов:Выплеснулось первое что? Отрицательное и отвратительное. В национальных отношениях началось именно тогда. «Чемодан, вокзал, Россия» — на окраинах. В самой Москве вы помните, какие в 1989 году были национальные проблемы, очень серьезные. Это началось тогда и вылилось в кровавые бойни на окраинах, потом. Кроме того, начались расколы внутри общества, разделился МХАТ. И там, и там были люди одних убеждений. Разделилась Таганка, где и там, и там были абсолютные демократы.

Начал происходить раскол по всем статьям в обществе. Получили абсолютную свободу цеховики. В то время уже кооперативное движение как-то пу-пу-пу, а они получили свободу и легализовали свои деньги. И потом эти деньги вошли в жизнь очень серьезно.

В информационном поле появилась мощнейшая передача «Взгляд»…

Сванидзе:Завершайте.

Кондрашов:…но она, эта передача, почему-то в 90-е годы заглохла, хотя было говорить о чем, было, что критиковать в те годы. Почему-то после особенно 93-го года уже не было по существу критики того, что вылилось в катастрофу, в стагнацию нашей промышленности.

Сванидзе:Я не понял, причем здесь промышленность, простите?

Любимов:Я тоже не знаю, но я хочу…

Кондрашов:Вы не понимаете, причем здесь информационное поле и промышленность?

Сванидзе:Хочу посоветоваться. Сергей Ервандович, Леонид Михайлович. Прежде всего с Вами, Сергей Ервандович. Дело в том, что была апелляция к А. М. Любимову. Я думаю, что А. М. Любимов имеет право на ответ.

Кургинян:В рамках существующего я всегда поддерживаю любую дискуссию.

Сванидзе:Прежде, чем Леонид Михайлович будет задавать вопрос, прошу Вас.

Любимов:Я хотел обратить внимание судьи и присутствующих в зале на несколько на мой взгляд очень важных вещей. Понимаете, мне кажется, проблема была не в том, что была сильная вертикаль, которая могла что-то поменять. Если бы она была, она бы меняла. Проблема в обществе была, на мой взгляд, в том, что партия, её идеологический, политический механизм абсолютно превратились в сообщество безразличных к происходящему в стране людей, которые не были способны вообще ничего двигать. Возможно, это был последний ресурс — дать людям эту свободу, чтобы как-то мирно перейти в сегодняшнее состояние.

А дальше у меня, собственно, вопрос ко всем сидящим. А вот напротив нас — уважаемые оппоненты, которые знают, как сделать хорошо, как регулировать нашу сексуальную свободу. Вы хотите всего этого? Вы хотите, чтобы кто-то знал как правильно? Конечно, сегодня тысячи радиостанций, газет, телеканалов. Понятно, что многое может не устраивать. Понятно, что есть огромное количество вещей, которые противоречивы, но в этом есть суть свободы. Она не может быть такой сладкой и красивой, как нам её предлагают наши оппоненты. Они знают, какая она будет, но тогда её не будет.

Сванидзе:Ваш вопрос?

Любимов:Я отвечаю, я отвечаю…

Кондрашов:Можно, я отвечу?

Кургинян:Нет, ну, давайте тогда я отвечу.

Любимов:Я отвечаю, что позиция г-на Кондрашова, что всё, что произошло в стране в связи с гласностью, — вышло всё плохое. Вышло и плохое. Но вышло и огромное количество хорошего.

Кондрашов:Я об этом говорил.

Любимов:И сюжеты были во «Взгляде» об ужасе проституток…

Кондрашов:Я об этом говорил.

Любимов:…и всё это было. Это всё — шельмование. Не обманывайте людей, здесь сидящих.

Кургинян:Хорошо.

Сванидзе:Леонид Михайлович, прошу Вас, Ваши вопросы.

Кургинян:Это использование деструкции для обвинения.

Млечин:Я хотел бы сказать, что, в определенном смысле, даже с оппонентами не о чем спорить. Потому что господин Кургинян произнес взволнованную речь в пользу наличия альтернативных точек зрения. Но гласность и была впервые возможностью появления альтернативных точек зрения. До гласности это было просто исключено, не было и всё. Появилась гласность — и редактора получили возможность, каждый из них что хотел, то и пытался сделать и написать. Вот тогда впервые появились различные точки зрения. Из-за различных точек зрения разрушился и Театр на Таганке. Ну, да.