— Как только мою диссертацию утвердят в ВАКе, сразу уйду. Конечно, жалко покидать людей, я с ними сработалась и сдружилась. Но не могу больше выносить академика Адо, нашего директора-изувера. Пусть он считается большим ученым, но мы все его ненавидим за невыносимый характер. Не хочу больше работать в такой обстановке.

Что ж, мой заработок позволял нам безбедно прожить и без ее зарплаты, мы с Ириной впервые чувствовали себя обеспеченными людьми. Но, конечно, она не собиралась превращаться в домашнюю хозяйку и хотела потом искать себе другую работу.

Накануне защиты она купила два новых платья — для выступления и для банкета. Защита прошла успешно, и оба платья очень шли ей. Банкет мы устроили в ресторане здания СЭВ. Вечер удался, это был триумф моей Ирины, и я старался держаться в тени.

Диссертацию утвердили, Ирина получила диплом кандидата наук. Директор се не поздравил, и через несколько дней она с радостью подала заявление об уходе. Он не делал попытки уговорить ее остаться, но был взбешен демонстративным уходом. Это ее не расстроило, но, с его влиянием в научном мире, он мог пытаться навредить ей на новой работе. Надо было найти такое место, где бы он не смог ее достать. Я предложил:

— Давай обратимся к Вишневскому. Он директор самого большого института хирургии, у него много научных лабораторий. Попросим моего отца поговорить с ним, они такие близкие друзья, что он ему не откажет. Помогал же он мне. А там Адо тебя не достанет.

Отец позвонил Вишневскому, рассказал об Ирине.

— Юлька, какие могут быть разговоры, конечно, пусть подает заявление в лабораторию микробиологии.

Ирина поехала на собеседование к заведующему лабораторией Ковнеру, он предложил ей место младшего научного сотрудника. Но вскоре позвонил смущенно:

— Я очень извиняюсь, но оказалось, что свободна только должность лаборанта. Я понимаю, что это намного ниже вашей квалификации, вы уж не сердитесь. Хотите эту должность?

Ирина расстроилась, но решила пока согласиться. Собрав все документы, она поехала в отдел кадров. Там открыли ее паспорт, увидели пятую графу — еврейка и сухо сказали:

— Мы не можем принять у вас документы. Директор отменил свое решение.

Это было странно, Ирина вернулась домой недоумевающая и оскорбленная. Вечером на кухне она с обидой и возмущением жаловалась мне:

— Эти сволочи, они только открыли паспорт и сразу сами решили, вопреки директору!..

Мыс отцом поехали к Вишневскому. Старый друг встретил нас по-братски, обнял:

— Дали они тебе кафедру? Ну, рад за тебя. Буду посылать тебе больных на операции.

Потом отец спросил его:

— Шура, что случилось, почему нашей Ирине отказали в месте? Ты же обещал.

— Ах, Юлька, я так виноват перед вами. Но просто не придумаю: как мне ее пристроить? Понимаешь, после того как я обещал ей то место, у меня в институте была комиссия из райкома партии. Они проверили документы всех работников и нашли, что у нас слишком много евреев. По их идиотской квоте полагается не более 15 процентов, а у меня больше 20 процентов. Я обещал, что не приму больше ни одного еврея. И, как на грех, она оказалась первой, которая после той комиссии пришла в отдел кадров. Там знали об указании райкома и не приняли у нее документы. Я не говорил им это делать, но везде полно сволочей и доносчиков. Теперь надо ждать: если кто-нибудь из евреев уволится, Ирина будет первой кандидаткой.

Итак, моя жена — безработная еврейка. Значит, есть квота для приема евреев, строго контролируемая партией. И даже Вишневский не в силах обойти ее. С этой квотой Ирине нелегко найти новую работу. Она ходила мрачней тучи — ей наплевали прямо в лицо. В ней, как во всех евреях, нарастало чувство протеста — теперь люди могли уезжать из России.

Я старался отвлекать Ирину — водил ее на концерты, в кино, в гости. Но только новая работа могла отвлечь ее. И мне это удалось, помогло другое знакомство: мой однокурсник и приятель профессор Дмитрий Каулен работал заместителем директора Института микробиологии и эпидемиологии имени Гамалеи (Гамалеевский институт). Я поехал к нему и рассказал всю историю. Он ответил:

— Я постараюсь уговорить директора принять Ирину в организационно-методический и информационный отдел. Нам очень нужны люди со знанием языков.

Директор, Оганес Бароян, армянин, был очень мощной фигурой: не только академик, но и генерал государственной безопасности. Во время войны он работал главным врачом советской больницы в Тегеране, а на самом деле был резидентом советской разведки на Ближнем Востоке. Сверхмощный Бароян, без всяких сомнений и контроля, согласился взять Ирину, ей дали место младшего научного сотрудника. Она снова была счастлива, и я радовался за нее.

В Гамалеевском институте работало много евреев и армян. Один из них, профессор Александр Авакян, был старый друг моего отца. Узнав, что Ирина — невестка его друга, он зазвал ее в свой кабинет и стал объяснять национальную политику в институте:

— Не надо дразнить русского медведя — пускай все будет тихо. Вы, евреи, чересчур высовываетесь вперед и этим дразните русского медведя. Поэтому он злится на вас. Мы, армяне, ведем себя с ним осторожней, поэтому к нам он добрей. Почему Бароян взял тебя? Потому что мы, армяне, помогаем евреям. Я расскажу тебе анекдот. Умирал старый армянин дядя Оганес, вокруг него собрались все родственники и просили: «Дядя Оганес, скажи нам последнее слово, завещай нам свою мудрость». Он сказал слабым голосом: «Берегите евреев». Они удивились и еще три раза просили его. И каждый раз он говорил им: «Берегите евреев». Тогда они спросили: «Почему, дядя Оганес, на смертном одре ты так заботишься об евреях?». И он ответил: «Потому, что когда русские изведут всех евреев, они примутся за нас, армян». Поняла? Этот дядя Оганес думал точно так, как наш директор Оганес Вартанович Бароян.