Рассказывая, она чуть не плакала. Потом добавила:

— На его место тут же назначили Языкова, потому что он русский. Он не выступал против Фридланда, но когда через несколько дней всех «отравителей» оправдали и Фридланд захотел вернуться, то Языков не взял его обратно. Только все это строго между нами!

Помолчав, еще:

— С тех пор Фридланд не хочет видеть никого из нашей клиники. Только у меня сохранились с ним добрые отношения. Я позвоню ему и попрошу принять тебя. Поскольку ты человек новый, может быть, он согласится говорить с тобой…

И вот в назначенный час я сидел в квартире у профессора Фридланда, по учебнику которого мы все учились. Фридланда еще в 1930-е годы считали самым крупным ортопедом и пригласили работать в Москву из Казани. Он написал учебник, он предложил много своих методов операций, ему дали звание заслуженного деятеля науки.

Но теперь он был рядовым заведующим рядового отделения рядовой больницы.

Он спросил:

— Что я могу сделать для вас?

— Михаил Осипович, мне дали тему для диссертации по лечению привычного вывиха плеча вашим методом. Я пришел посоветоваться с вами.

— Хорошо, что пришли. Только какие же я могу давать советы? — он горько усмехнулся. — Я ведь теперь не профессор, а простой завотделением. У вас есть свой профессор, пусть он вам и советует.

В его тоне звучали старая горечь и обида. Я подумал: как должно быть тяжело заслуженному ученому переносить незаслуженную несправедливость изгнания! Ведь его насильственное увольнение было просто грязной интригой партийного комитета, мотивированной только политической игрой. Им хотелось избавиться от профессора-еврея, и они его выжили, полностью игнорируя его настоящую ценность, его научные заслуги, труды всей его жизни.

Подумать-то я это подумал, но сказать ничего этого не мог. А только:

— Михаил Осипович, я пришел к вам потому, что ценю именно ваше мнение. Вы для меня самый большой авторитет. Вы ведь знаете, что, кроме как от вас, я не могу получить ценный совет.

И я стал рассказывать свою идею о замене фасции пластмассовой тканью. Постепенно в нем пробудился интерес ученого, и он начал подробно обсуждать со мной, какую ткань и как лучше применить, как упростить технику операции.

Перед моим уходом он сказал:

— Желаю вам успеха. И еще желаю, чтобы вам никогда не пришлось испытать горечь изгнания и отрицания ваших заслуг.

В Боткинской больнице однажды лечился сам Владимир Ильич Ленин, когда уже был главой государства — 20 апреля 1922 года ему удаляли пулю из левого плеча, после покушения на него. С тех пор палата, в которой он лежал, при входе в хирургический корпус № 2, на втором этаже, стала маленьким мемориальным музеем. В ней стояла старая железная кровать-койка, застеленная серым одеялом, по стенам висели портреты Ленина и фотокопии некоторых документов, отражавшие тот исторический для больницы день, в углу высился темно-бронзовый бюст вождя на высокой подставке, а при входе висела мемориальная доска.

Каждый год в день рождения Ленина, 22 апреля, партийный комитет больницы устраивал собрание возле той палаты. Собирали врачей, сестер и санитарок, и кто-нибудь из коммунистов делал доклад, в котором с восторгом перечислял, как много сделал Ленин для развития советской медицины. Он действительно подписал около двухсот декретов по реорганизации частной русской медицины в социализированную советскую, запретил приемы частных больных и приказал судить тех докторов, которые брали деньги за лечение. Одновременно он назначил врачам и сестрам низкую заработную плату — внизу шкалы государственных ставок.

Коммунисты на собрании умилялись любви Ленина к советской медицине и под конец выставляли вперед старейшую сестру Анну Тихоновну, которая ухаживала за Лениным в день операции. Он распорядился после этого дать ей с ее усыновленным мальчиком отдых в специальном правительственном санатории. Анна Тихоновна стала знаменитой персоной, ее наградили орденом Ленина и держали на работе долгие года, несмотря на возрастной склероз. В мое время она уже не работала. Ее привозили на машине, ставили для нее стул возле палаты, и она рассказывала, какой был Ленин. И плакала от восторга умиления. Долгие годы она прибавляла к своему рассказу массу выдуманных деталей о необыкновенных человеческих качествах Ленина, о том, как он страдал от ран, но все равно говорил всем ласковые слова и, презирая свою боль, заботился о других. Она создала образ Ленина, приближавшийся к чудодейственным поступкам Христа. Когда она доводила себя до истерических слез, ей давали сердечные капли и уводили под руки, чтобы сохранить для выступления в следующем году.

История ранения Ленина была хорошо известна. 30 августа 1918 года еврейка Фани Каплан, член социал-демократической партии, стреляла в Ленина после его выступления перед рабочими на заводе Михельсона. Она поджидала свою жертву возле его машины и сделала несколько выстрелов из пистолета почти в упор. В Ленина попали две пули, но так для него счастливо, что они прошли в стороне от сердца и легких и застряли в мышцах правого и левого плечевых суставов, не задев костей, сосудов и нервов. Кровопотеря была небольшая, его отвезли на квартиру в Кремль, он страдал от болей, но стал быстро поправляться. Думаю, что в более поздние времена его сразу бы отвезли в больницу и вынули бы пули, но тогда все растерялись. Судьба террористки Каплан оставалась неизвестной: с момента ареста сразу после покушения ее никто не видел, хотя был пущен слух, что Ленин ее помиловал.