Детали истории лечения Ленина долго были скрыты. А оно имело политический фон.

Я заинтересовался этим, когда работал в Боткинской, и мне удалось их узнать.

Лечащими врачами Ленина были три опытных доктора: постоянный его врач профессор Борис Вейсброд, еврей; доктор Владимир Обух, русский; и доктор Владимир Минц, еврей. Все — не члены партии большевиков. После ранения Ленин часто жаловался на обострение хронических головных болей. В марте 1922 года для консультации был приглашены два известных немецких профессора: терапевт Феликс Клемперер, из Берлина, и невропатолог Отфрид Р. Фостер, из Бреслау. С русской стороны на консультации были хирург профессор Владимир Розанов, не член партии, и доктор Марецкая (большевик). Руководил консультацией первый министр (тогда — народный комиссар) здравоохранения Николай Семашко.

При всех громких именах, консультация главы государства проходила на довольно низком уровне развития медицины того времени. В арсенале средств врачей не было тонких исследований — не существовало тогда ни изображений магнитного резонанса, ни биохимических, ни иммунологических исследований. Если бы они были, то показали бы разрушение мозговой ткани от давно имевшегося у Ленина сифилиса. Сифилис мог быть приобретенным или унаследованным. В России в XIX веке это было распространенное заболевание, особенно в Поволжье, где Ленин вырос. Клиническая картина заболевания совпадает с его случаем: обычно активное здоровье продолжается до 45–50 лет, а потом наступает нарастание симптомов разрушения мозга. Это можно было заподозрить, но подтвердить — нельзя. Думали ли консультанты об этом или нет — неизвестно. Профессор Клемперер высказал предположение, что обострение головных болей Ленина было вызвано свинцовым отравлением от двух пуль, которые находились в теле пациента уже почти три года. Комиссия согласилась с мнением Клемперера, и поэтому через три недели в Москву приехал известный немецкий хирург, профессор Мориц Борхард. Он привез с собой необходимые для операции инструменты, лекарства, повязки и даже хирургические перчатки. Оперировал, под местной анестезией, немецкий хирург, а ассистировал русский профессор Владимир Розанов, директор хирургической клиники Боткинской больницы. Из предосторожности Розанов положил Ленина в женское отделение, чтобы другие больные не узнали, что рядом с ними находится Ленин. К тому же его палата хорошо просматривалась охраной.

Эта история была подробно описана в воспоминаниях Розанова в конце 1920-х годов, но они издавались небольшим тиражом лишь один раз и сразу стали библиографической редкостью. В советской прессе операцию Ленину подробно не описывали; упоминали, что он ее перенес, но никогда не писали, что его оперировал немецкими инструментами немецкий хирург.

Скорее всего профессиональная подготовка Розанова и других русских врачей была не хуже, чем у немца, но правительство не доверяло политической благонадежности интеллигентов. К тому времени, по указанию Троцкого, более тридцати русских врачей были приговорены к смерти как враги республики. Их бы и расстреляли, но тогда существовал закон, что если какое-нибудь иностранное государство примет приговоренного к смерти, то смерть может быть заменена высылкой в ту страну. Тех докторов приняла Германия, и они уехали.

Медицина в Германии была на более высоком уровне. Ленин сам это знал, потому что с 1905 до 1917 года — целых двенадцать лет — прожил в Европе и стал за это время больше европейцем, чем русским. Он сам хотел немецкого хирурга. Да ведь Ленин и не был полностью русским по рождению: его отец, Илья Ульянов, был калмык, а мать, Мария Бланк, была наполовину еврейка, внучка Алскса Бланка. Из такого необычного смешения кровей и получился русский Ленин.

Хотя лечили Ленина немецкие доктора, но когда он умер 21 января 1924 года, то вскрытие его тела производил русский патологоанатом Алексей Абрикосов — иностранцам не надо было знать, от чего умер Ленин. В Центральном музее Ленина в Москве долгое время висел текст протокола вскрытия, потом его убрали со стены. В нем описывались большие разрушения мозгового вещества, похожие на старый сифилитический процесс.

Возникла идея забальзамировать тело на несколько дней, чтобы продолжить ритуал прощания на пять дней вместо христианских трех. Для этого вызвали из Харькова профессора Владимира Воробьева, он поддерживал состояние бальзамированного тела великого русского хирурга Николая Пирогова, умершего еще в 1881 году. Воробьев был дворянин и алкоголик, у него были трения с новой властью — его уже арестовывали. У него созрела идея забальзамировать тело Ленина навечно, чтобы он мог его поддерживать. Это гарантировало бы ему безопасность. Воробьев один был не в состоянии справиться с таким бальзамированием — нужны были особые знания. Он обратился к профессору биохимии Борису Збарскому, еврею. Збарский сначала испугался:

— Вы с ума сошли! Вы себе представляете, насколько опасно иметь с ними дело? Знаете, что с нами будет, если мы не сумеем его сохранить?

Однако Воробьев сумел уговорить его и предложил свой план Цурюпе, Калинину, Рыкову и Троцкому. Архитектор Щусев построил на Красной площади Мавзолей по образцу первой египетской «Пирамиды ступеней» архитектора Имхотепа пять тысяч лет назад. По идее Имхотепа фараон Зостер, забальзамированный в виде мумии, мог, продолжая жить после смерти, подниматься по ступеням пирамиды в небо (у египтян еще не было понятия рая). Куда и как было подниматься неверующему Ленину — неизвестно.

И Воробьев, и Збарский, оба, оказались правы в предсказании своего будущего: для них при Мавзолее создали специальную лабораторию, и они успешно продолжали в ней работать и получали награды. Но Воробьев успел умереть своей смертью в 1938 году, а Збарского все-таки сослали в лагерь ГУЛАГа в начале 1950-х годов (правда, потом отпустили, чтобы он забальзамировал Сталина).

Когда я проходил по Красной площади и видел толпы народа, стремящиеся в Мавзолей, чтобы посмотреть на мумию Ленина, я всегда вспоминал историю его лечения в нашей Боткинской больнице.

Иринины родители были евреи, хотя абсолютно ассимилированные русской культурой настолько, что Ирина росла, не зная долгое время, что она еврейка. У меня отец был еврей, мама русская. Так что сын наш получался по крови на три четверти еврей. Но быть евреем — это невыгодная ситуация: в Советском Союзе постоянно происходили приливы и отливы волн антисемитизма разной интенсивности. Мечтой многих евреев было каким-нибудь образом получить паспорт с пятым пунктом «национальность — русский». В моем паспорте было написано «русский»: полукровки могли выбирать национальность одного из родителей. Как русский, я имел право зарегистрировать сына в ЗАГСе русским. Я отправился туда, предвкушая удовлетворение от получения первого документа на сына — свидетельства о рождении.