В телевизионный этап моей жизни я встречался с Прези­дентом Ельциным несколько раз. Расскажу об одной из та­ких встреч. Где-то осенью 1994 года я изложил ему свое ви­дение обстановки в стране. Сказал, что практически идет к концу второй этап демократического развития, начавшийся в августе 1991 года, но теперь уже не в СССР, а в России. Он требует политического обозначения. Необходима, как ни­когда, консолидация демократических сил. Президенту нуж­на социальная опора, ядром которой может стать партия со­циал-демократического направления. Необходимо скоррек­тировать экономическую политику в сторону социальности. Сказал, что в этих целях будет разумным создать социал-де- мократическую партию или партию социальной демокра­тии. Изложил ее основные принципы. Кроме того, было бы целесообразно созвать общероссийский демократический конгресс с докладом президента, в котором обозначить ос­новные цели и параметры дальнейшего развития.

Заинтересованность Ельцина была очевидной. Он что-то записывал. Спросил, что я имею в виду, когда говорю о соци­альности. Сказал ему, что в рыночной экономике неизбежно социальное расслоение, но в этот переходный период надо позаботиться не только о том, чтобы появились богатые лю­ди, но и поставить барьер нищенству. Реформы должны слу­жить людям, а не реформам. Кажется, убедил его. Он под­держал идею о создании партии и созыве демократического конгресса. Попросил зайти к его помощнику, рассказать ему о разговоре и подготовить предложения.

Сказал Борису Николаевичу еще о том, что перепалка между ним и Горбачевым производит крайне негативное впечатление на общественное мнение. И вообще, надо ме­нять отношение к предшественникам. Борис Николаевич долго молчал. А потом сказал:

— Вы, пожалуй, правы. Я обещаю больше не упоминать публично его имя. Он выполнил свое обещание.

Затем неожиданно спросил:

— А что это у вас за ночная передача под руководством Егора Яковлева?

Я объяснил ему, что никаких федеральных денег на эти ночные передачи не тратится, что передачи рассчитаны на полуночников, демонстрируются фильмы. Борис Николаевич слушал внимательно. Трудно было понять, верит он или не верит моим объяснениям, одобряет или нет. Продолжал мол­чать. И вдруг после затянувшейся паузы ошеломил меня воп­росом:

— Скажите, а Егор Яковлев порядочный человек?

— Безусловно.

И опять долгая пауза, а затем реплика:

— Да, пожалуй.

На том мы и расстались. Для меня стало еще очевиднее, что есть люди, которые внимательно следят за каждым моим шагом. Честно говоря, надоело быть под колпаком — будь то при тоталитарном режиме, будь то при демократическом, будь то при путинском.

Итак, я начал создавать партию. Саму идею многие встре­тили с энтузиазмом. Провели съезд. Получили приветствие от президента. Но тут кому-то в окружении Ельцина приска­кала в голову гибельная идея создать две верхушечные пар­тии, организуемые властью. Одну — во главе с председате­лем правительства Черномырдиным, другую — во главе с председателем Думы Рыбкиным. Не могу с уверенностью сказать, было ли это предложение злонамеренной провока­цией, но объективно реализация этого замысла привела к подрыву и расколу демократических сил. Удар по демокра­тии был нанесен серьезный. Резко сузились возможности и моей партии. Надо было начинать все сначала.

В конечном счете, обе верхушечные партии на выборах 1999 года сошли с политической арены, как это и прогнози­ровалось в моих выступлениях в самом начале их образова­ния. Я вообще не верю в жизнеспособность верхушечных партий. В этих условиях продолжал настаивать на том, что другого пути спасения демократической ориентации России, кроме объединения всех демократических сил в единую пар­тию демократического содержания, нет.

24 ноября 2001 года состоялся Учредительный съезд объ­единенной социал-демократической партии России. В мае 2002 года партия была официально зарегистрирована. Я ушел из руководства партией, оставшись членом Политсовета, хо­тя основной костяк новой партии составили члены Партии социальной демократии, лидером которой я был.

Обстановка на телевидении усложнялась. Финансирова­ние снижалось. На одном из совещаний у Черномырдина вы­яснилось, что денег на следующий, то есть 1995 год будет вы­делено всего на четыре часа вещания. Я не мог согласиться с этим безумием. Не для того пришел в компанию, чтобы до­вести вещание до четырех часов в сутки. Подобная акция объективно была направлена против Ельцина, поскольку ве­ла к сужению демократического влияния на общественное мнение через телевидение.

Вот почему в начале марта 1994 года я обратился к Борису Николаевичу с предложением об акционировании «Останки­но», аргументируя свое предложение тем, что телевидение нуждается в качественном рывке, но при нынешнем финан­совом обеспечении такого рывка достигнуть невозможно. Кроме того, техническое оборудование изношено до преде­ла. Молодые и талантливые журналисты не хотят работать на первом канале из-за нищенской зарплаты. Я писал также, что финансовый капитал склоняется к идее акционирования канала и готов участвовать в этом.

Записка была встречена с осторожностью, особенно вер­хушкой правительства. Но предложение зажило своей жизнью, идея закрутилась и требовала того или иного реше­ния. Кстати, в самой компании уже лежало несколько проек­тов образования на базе «Останкино» акционерной компа­нии с контрольным пакетом акций у государства, разрабо­танных еще до моего прихода на телевидение. «Останкино» стали навещать бизнесмены, банкиры с предложениями о реконструкции компании, о возможных изменениях в схеме ее финансирования. Подобные сигналы получил я и от ра­ботников администрации президента. Из предпринимателей особенно активен был Борис Березовский. Он принес мне список возможных акционеров — руководителей крупней­ших банков. Разработка нового проекта шла долго и тяжело. Трижды по этому поводу я ходил к Черномырдину, дважды — к Ельцину. В правящем эшелоне в идее акционирования сом­невались все, но денег на содержание государственной ком­пании все равно давать никто не хотел. На одной из встреч я сказал Черномырдину:

— Профинансируйте хотя бы четырнадцать часов в сут­ки, и я прекращу разговоры об акционировании.

Но все мои увещевания и призывы разбивались о глухую стену, даже тоненьким писком не отзывались. Только однаж­ды, когда я был особенно настойчив и политически обострил оценку ситуации, Черномырдин схватил телефонную трубку и сказал министру финансов Дубинину:

— Ты сможешь выделить дополнительные деньги на со­держание первого канала?

— Нет, не могу.

— Почему?

— Денег нет.