Позже приходит бабушка, я уже узнаю ее лицо. Она принесла нам книги из своего дома с гамаком: три без картинок для Ма, которая очень радуется, увидев их, и пять — с картинками, для меня. Откуда бабушка узнала, что пять — это мое самое любимое число? Она говорит, что эти книги принадлежали Ма и дяде Полу, когда они были маленькими. Я не думаю, что она врет, но мне трудно поверить, что Ма тоже когда-то была ребенком.

— Садись на колени к бабушке, и я тебе почитаю.

— Нет, спасибо.

Она принесла мне «Очень голодную гусеницу», «Дающее дерево», «Беги, собака, беги», «Лоракса» и «Сказку о кролике Петре». Я рассматриваю картинки.

— Я все тщательно продумала, — очень тихо говорит маме бабушка. — Я справлюсь.

— Сомневаюсь.

— Я готова ко всему.

Но Ма качает головой:

— К чему это, мам? Все закончилось благополучно, я теперь живу по эту сторону.

— Но, милая моя…

— Прошу тебя, не вспоминай об этом всякий раз, когда смотришь на меня, хорошо?

По лицу бабушки снова текут слезы.

— Малышка моя, — говорит она, — всякий раз, когда я смотрю на тебя, я говорю: «Слава Тебе, Господи!»

Когда она уходит, Ма читает мне книгу о кролике, которого зовут Петр, но он совсем не святой. Он одет в старинную одежду и удирает от садовника. Не понимаю, зачем ему понадобилось воровать с огорода овощи? Конечно, воровать нехорошо, но, если бы я был воришкой, я бы крал что-нибудь приличное, например машинки или шоколад. Эта книга мне не очень нравится, зато очень нравится то, что у меня было пять книг, а теперь стало на пять больше, значит, всего десять. Правда, старых книг у меня уже нет, и я понимаю, что мне придется довольствоваться новыми. Те, что остались в комнате, наверное, никому уже больше не принадлежат.

Бабушка сегодня ушла очень быстро, потому что к нам пришел еще один гость, адвокат Моррис. Я и не знал, что у нас есть адвокат, как на судебной планете, где люди всегда кричат, а судья стучит молотком по столу. Мы встречаемся с ним не в комнате наверху, а в другой комнате, где стоит стол и пахнет чем-то сладким. У него вся голова в мелких кудряшках. Пока они с Ма беседуют, я тренируюсь сморкаться в платок.

— Например, вот эта газета, которая опубликовала вашу школьную фотографию, — говорит адвокат, — мы подадим на нее в суд за вторжение в вашу личную жизнь.

Вашу означает мамину, а не мою, я уже хорошо научился различать.

— Вы хотите подать на них в суд? Вот этого я как раз и хотела избежать, — говорит Ма. Я показываю ей платок с моими соплями, и она поднимает большой палец вверх.

Моррис постоянно кивает:

— Я просто хочу сказать, что вам надо задуматься о своем будущем и о будущем вашего мальчика. — Мальчик — это я. — Да, вот еще что: Камберлендская клиника в ближайшее время собирается поднять плату за лечение, и я учредил фонд для ваших поклонников, но должен вам сказать, что рано или поздно вы получите такие счета, в которые трудно будет поверить. Реабилитация, современные терапевтические методы, жилье, плата за обучение вас обоих…

Ма трет глаза.

— Я не хочу вас торопить.

— Вы сказали — наши поклонники?

— Конечно, — отвечает Моррис, — пожертвования так и текут, чуть ли не по целому мешку в день.

— Мешку чего?

— Вы сами решите чего. Я тут прихватил с собой кое-что. — Он достает из-под стула большой полиэтиленовый мешок и вытаскивает из него пакеты.

— Зачем вы их вскрывали? — спрашивает Ма, заглядывая в пакеты.

— Поверьте мне, все эти вещи надо было отфильтровать. Некоторые присылали Ф-Е-К-А-Л-И-И, и это только начало.

— А почему люди присылали нам свои какашки? — спрашиваю я Ма.

Моррис с удивлением смотрит на меня.

— Он умеет очень хорошо складывать слова, — объясняет ему Ма.