– Бонни, детка, - Шталь подперла подбородок кулаком, - ты же ведь тоже девушка взрослая... Как ты относишься к спариванию?

Паучиха резко остановилась, будто и впрямь уловила суть вопроса, потом стремительно пересеменила на подушку и вдруг сиганула оттуда на штору, тем самым разрушив убеждение Эши в том, что прыгать Бонни практически не умеет. Опасно раскачиваясь и бесподобно смотрясь в закатных солнечных лучах, птицеед устремился к карнизу. Пришлось вставать, отцеплять его от шторы и обещать больше никогда не задавать столь жестких личных вопросов. Бонни была переправлена обратно на кровать, по которой и принялась свирепо бегать взад-вперед, словно негодующая матрона в ожидании запаздывающего автобуса. Эша еще немного поворошила имеющуюся в голове информацию, водя глазами вслед мельтешению пушистых лап, потом потянулась за телефоном и вновь позвонила Севе.

– Чего еще?
– неприветливо сказал старший Мебельщик.

– Знаешь, Сев, я тут думала...

Абонент на сей раз явно был не в духе, потому что тут же поздравил Эшу с этим знаменательным событием и предложил отметить его всем городом, после чего отключился. Но смутить эш шталь не так-то просто, и она тут же позвонила снова. На сей раз, когда Сева отозвался, Эша сразу выпалила:

– Если б ты не хотел со мной говорить, то не стал бы отвечать!

– Просто пытаюсь хоть немного научить тебя вежливости, - пояснил Сева.
– Ты знаешь, Эша, людям обычно неприятно, если трубку бросают посередине разговора и без всяких объяснений. А ты так делаешь постоянно!

– Ты стал таким рассудительным, Сева, - вкрадчиво проворковала Шталь.
– Я тебя не узнаю. Где тот милый мальчик, которому я так невежливо спасала жизнь?..

– Ты мне теперь до пенсии будешь этим в нос тыкать?
– кисло вопросил старший Мебельщик.
– Ладно, чего тебе надо?

– Я хочу задать один вопрос, который тебе, вероятно, будет неприятен.

– Только один? Девушка, вы кто?

– Помнишь, ты мне рассказывал, как... пропала твоя мама, а ты... изменился...

– В смысле, перешел из дебильного состояния в осмысленное?
– с холодком произнес Сева.
– Разумеется помню.

– Севочка, не обижайся, пожалуйста. Я не из любопытства об этом спрашиваю...

– Тогда зачем ты это делаешь?

– Ты сказал, что не сомневаешься в том, что твоя способность к беседам с мебелью и твое... э-э...

– Называть это "изменением интеллекта" вполне вежливо, - сообщил Сева.

– Точно?

– Ага.

– Ладно. В общем, ты не сомневаешься, что эти вещи взаимосвязаны. Я тоже в этом не сомневаюсь, потому что это...

– Чудо, - закончил за нее Сева.
– Да, я так думаю. Олигофрения - не грипп, ее не вылечишь. Научный эксперимент? Возможно, но вряд ли кому-то вздумалось сделать из меня Чарли Гордона.

– Насколько я помню, повесть "Цветы для Элджернона" закончилась очень грустно, а у тебя пока все...

– Почему ты меня об этом спрашиваешь?

– Ты сказал, что вдруг оказался в какой-то комнате с какими-то людьми, и ты понимал их иначе, чем раньше. Тогда же ты начал слышать мебель.

– Если нужны детали, то должен тебя огорчить - тогда у меня было довольно размытое представление об окружающем мире, все было ново, целый водопад впечатлений, к тому же, это было шесть лет назад.

– Мне не нужны детали. Ты сказал, что оказался в комнате. Где была эта комната?

После длинной паузы Сева сказал:

– Это была комната в здании вокзала. Очень-очень маленького вокзала.

– Какого города?

– Я не помню. Я же говорю, все было как в тумане. Я толком в себя пришел только в Дальнеозерске.

– Но разве дядя тебе ничего не говорил. Он ведь забирал тебя...

– Шталь, я знаю, что ты хочешь сделать.

– Я...

– Не делай этого.

– Неужели ты не хочешь знать...

– Может, и хочу. А может, и нет! Я не знаю!
– голос Севы резко изменился, сел, стал сиплым и сварливым, словно трубку у старшего Мебельщика отнял какой-то чрезвычайно раздраженный старец.
– Да, я хочу знать, что случилось с моей матерью, но мне не больно-то хочется знать, что там случилось со всеми нами, если мы там все были, а мне кажется, мы там все были, потому что иначе как можно объяснить...