Потом слетелись вороны из заозерной стороны; когда их набралось двадцать, они попытались прогнать ястреба ударами клювов. Защищаясь, разозленный ястреб вылетел из своего укрытия, но воронья стая все увеличивалась. Тридцать шесть ворон преследовали ястреба и выгнали его из густого леса на открытое поле.

Через двадцать минут воронья чета, первой забившая тревогу, вернулась в свое гнездо. Мудрые вороны! А что, если бы в это время появился второй ястреб? Он преспокойно полакомился бы вороньими птенцами.

Бук и сосна росли на берегу озера в такой тесной близости, что стволы их терлись друг о друга. Соки бука и сосны, видимо, хорошо уживались, и мало-помалу оба дерева срослись по стертым местам.

Когда мы заметили эту букососну или соснобук, мы сочли это чудом природы. Но если уж начинаешь приглядываться к такого рода странностям, тебе бросается в глаза вторая, третья, и так в течение двух лет нам удалось обнаружить целый десяток подобных двойных деревьев по берегам разных озер. Они утратили свою необычность, но зато мы напали на след математического закона: чудо неотъемлемо от числа один, связанное с числом два, оно превращается в будничное явление.

Когда лягушки умолкли, из букового леса по ту сторону озера до меня донеслось кукование. Кукушечий зов пересек озеро, залив и луга, по пути несколько утратив свой фонон. Этот зов достиг моего слуха гладкий как камешек, отшлифованный морем и выброшенный на берег, но я все равно почувствовал благодарность. Как-никак, первое кукование кукушки в этом году, и уверенность, что мне дарована еще одна весна.

Когда мы ночью вернулись из соседней деревни, куда ходили в гости, оказалось, что на свет появился каурый арабский жеребенок. От роду ему было не более получаса, судя по мокрой шкуре.

Мы прибрали конюшню, а Якоб, наш младший, «распорядился» назвать жеребенка Селимом, так это имя за ним и осталось. Все дети восторгались еще даже не распрямившимся жеребенком. Его глаза так умудренно смотрели на мир, словно жеребячий мозг уже хранил знание людей и воспоминания о пустынях Аравии или о плоскогорье Неджда.

Мы, однако, растревожили жеребенка своими восторгами. Он встал, качаясь на еще непослушных ножках, заметался по деннику и прижал уши в поисках материнского вымени.

Утром выяснилось, что молока у кобылы недостаточно. Жеребенок всю ночь оставался на ногах, пытаясь высосать хоть немножко молока. Но все его старания ни к чему не привели, одна из его задних ножек распухла от долгого стояния, а к полудню он так изголодался, что жадно припал к рожку с коровьим молоком. Но это была только временная мера, и мысль об опасности, угрожавшей жизни жеребенка, мучила всю нашу семью.

Мы позвонили по телефону нашему другу, ветеринару. Под вечер он приехал и сделал кобыле укол, стимулирующий молокоотдачу.

Уже вечером мы убедились, что инъекция помогла, жеребенок не стал пить коровье молоко, а ночью улегся. Насытившись, он выказывал свое удовлетворение.

На следующее утро бабки и голеностопные суставы жеребенка уже не были опухшими, и, когда мы пришли в конюшню, он сделал первый неловкий прыжок в пахучей овсяной соломе.

Ветеринар, целый штаб исследователей и работников ветеринарно-фармацевтической фабрики спасли нашего жеребенка и подарили нам первую радость лета. Нашего друга Ганса, ветеринарного врача, мы благодарили от всей души, исследователей и рабочих, нам незнакомых, хотим поблагодарить в этих строках.

Вполне возможно, что кто-нибудь сочтет мою «историйку» слишком уж незначительной или даже сентиментальной. Пусть так, но нам она показала, сколь многим человек обязан окружающему миру и что не только его жизнь и работа, но и его радости — так или иначе — слиты с жизнью и работой других людей.

До ранней весны шотландские пони резвятся на выгоне, огороженном забором, через который пропущен ток. Между этим забором и проволочной изгородью соседского сада пролегает межа шириною в метр.

Наша кобыла Астра в том году рано ожеребилась и не хотела, чтобы ей докучали другие кобылы. Предродовые схватки сделали ее нечувствительной к ударам тока, следовавшим ежесекундно. Она перескочила через забор и в промежутках между схватками щипала молодую травку на меже. Там она и произвела на свет своего жеребенка, но, когда боли утихли, стала опять уважительно относиться к электропастуху и не пошла обратно на выгон.

Когда утром я услышал громкое ржанье и обнаружил мать и ее сынка за забором, еще не просохший жеребенок передвигался неверными шажками, а жизнь уже успела поприветствовать его ударами тока.