Этим скромным искусством виртуозно владел М. С. Горбачев, желая продемонстрировать свое расположение к людям. Казалось, что всех руководителей покинули нормальные склонности и они собрались, чтобы показать, что ничто человеческое, если будет указание, им не чуждо.

Пристрастием Брежнева и его семьи были подарки, которые плыли тогда в руки генсека бессчетно. Эта традиция вручать сувениры пришла на нашу грешную землю из международной практики и нашла здесь такие благодатные условия, что расцвела махровым цветом. Благо привычки щедринских и гоголевских чиновников не исчезли. Как и поцелуями, сувенирами стали обмениваться все. Л. И. Брежнев и его команда, собираясь в командировку, запасались многочисленными дарами от часов до золотых и серебряных наборов, портсигаров и сервизов. Управляющий делами ЦК Н. Е. Кручина показывал мне ведомости, в которых перечислялись подарки для местных руководителей и зарубежных деятелей. Стоимость их была внушительна. Для последней поездки Брежнева в Узбекистан были выписаны подарки на всех руководителей республики, их замов, замов замов, помов, стенографисток, машинисток и даже водителей машин, на которых ездили эти стенографистки. На это направлялись десятки, сотни тысяч партийных рублей.

С любопытством разглядывая накладные и описи того времени, я не мог не поразиться прозорливости хозяйственников. Уж если генсек, Председатель Президиума Верховного Совета, дарит стодь ценные подарки, то тут местному начальству лицом в грязь ударить нельзя. И в ответ шли драгоценные броши, колье, кольца, оружие в золотых и серебряных ножнах, золотые безделушки и многое другое, что, скорее всего, не попало в Гохран. Сдавать в Гохран такие пустяки тогда считалось не современным. Напротив. Из Гохрана брали и брали многие драгоценности по стоимости золотого и серебряного лома на вес. Впрочем, наверное, такой порядок распоряжения достоянием народа был и для гохрановцев не бескорыстен. Но это только предположение, и потребуется время, чтобы во всем этом разобраться.

Особая волна вручения подарков пришлась на семидесятилетие Брежнева, в конце 1976 года. Иностранные представительства считали своим долгом, зная нравы генсека, преподнести ему что-то нетленное. Не отставали и местные руководители. Не стану называть весь перечень картин, часов, кубков, дорогой видеотехники и прочих и прочих даров. Да всего я и не знаю. Но о судьбе одного подарка должен сказать. Речь идет о драгоценном чороне — якутском национальном сосуде для кумыса. Якуты решили преподнести Брежневу такой подарок, какой не мог сделать больше никто. Одновременно он должен был показать возможности Якутии, щедрость этого народа. Чорон изготовил народный художник РСФСР Т. Амосов. Работа над ним кипела не один месяц. Он выточил из редкого по величине бивня мамонта кубок, подготовил места, где должны быть вставлены бриллианты и другие драгоценные камни с серебряными оправами. Пять кристаллов природных алмазов редчайшей чистоты общим весом почти 12 карат отправили на ювелирный завод для гранения и изготовления оправы. Работу эту вели московские гранильщики, и из пяти камней сделали шесть бриллиантов. Кроме того, из обрезков камней были выточены бриллианты для 12 роз. На московской ювелирной фабрике изготовили три ножки для кубка и пластинчатый обруч. Отлили из серебра шесть фигурных оправ, в которые было вставлено по бриллианту. В трех верхних оправах между бриллиантом и розами вставили по два альмандина — красных драгоценных камня. Чорон вручал Брежневу Г. Чиряев — первый секретарь Якутского обкома КПСС. На выставке подарков, как мне говорили, чорона не было. Брежнев отвез его домой.

Видимо, этот драгоценный дар и сейчас бы хранился в семье Брежнева, если бы им после его смерти не заинтересовался ЦК партии и секретари ЦК не поручили разыскать подарок. Он был возвращен государству и, надо надеяться, хранится в надежном месте.

Слухи о тяжелом состоянии здоровья, о получении драгоценных подарков во всех республиках, где бывал Брежнев, растекались в народе, будоражили общественное мнение, и только виновник всех волнений был спокоен и много спал. Он был жив, но, как считали врачи, не вполне реально осознавал и оценивал происходящее. Поэтому, когда после октябрьских праздников мне позвонил мой старый товарищ из Госплана и спросил: «Это правда, что Брежнев умер?» — я удивился. Во-первых, этого не знал, о чем сказал со всей определенностью, а во-вторых, такие слухи время от времени запускались уже не раз.

Но на этот раз слухи о смерти не были преувеличены. Брежнев тихо умер в своей постели 10 ноября 1982 года между восемью и десятью часами утра. И был обнаружен уже остывшим своим адъютантом, который пришел будить генсека. Хотя он был давно и серьезно болен, но почему-то ни служба охраны, ни медики не держали вблизи не только врачей, но даже медсестры, и реанимировать его взялись охранники, делая массаж большого старого сердца Брежнева, но было поздно. Прибывшие реаниматоры лишь констатировали смерть генсека на маленькой и неуютной его даче в Заречье, в пяти минутах езды от кольцевой автодороги.

Позже я осматривал эту дачу. Внешне она выглядела неказисто: низенькая, в два этажа, с маленькими залами и гостиной. И только пристроенный бассейн и сауна удлинили помещение. Из тех дач, где жили члены Политбюро и руководители правительства СССР, эта была, пожалуй, довольно скромная.

На первом этаже кроме холла была столовая метров 50, крутая лестница на второй этаж. Там несколько спаленок метров по 15–18 с небольшими туалетами и низкими потолками; здесь останавливались дети и внуки, когда им это разрешалось.

Спальня Брежнева была побольше, но ничего похожего на Форос тут не было. Кабинет Леонида Ильича был небольшой — метров 20–25, скромный письменный стол, стеллажи вдоль стен. Небольшой диван. У стола телефонный пульт, по которому он мог связаться по прямой связи с членами Политбюро ЦК, некоторыми другими должностными лицами.

На стеллажах стояли книги главным образом времен середины 50 — начала 60-х годов. Много дарственных изданий, альбомы с фотографиями, различные буклеты, брошюры о боевых действиях 18-й армии, Малой земле и многое другое о той жизни, где была настоящая работа и истинные увлечения. В комнатах витал дух неухоженности, казенщины. Все напоминало временность пребывания здесь человека, мимолетность его жизни на земле. Больше всего поразили меня казенная мебель и чужие холодные стены, которые обитатели дома, и это знали все, начиная от Брежнева до его внуков, будут вынуждены рано или поздно покинуть.

Я походил по опустевшим комнатам, спустился вниз, размышляя, может ли быть хоть на миг счастлив в этой казенной, холодной обстановке, где не чувствовалось человеческого тепла, человек, и решил — никогда.

И еще, почему лидер, олицетворявший на протяжении многих лет великую страну, пусть не всегда хорошо, а может быть, когда-то и плохо, но все-таки внесший немалый вклад в развитие государства, укрепление его мощи, выкинут из памяти преемниками, осмеян, превращен в циркового петрушку? Да, были слабости у Брежнева, да, было чему удивляться и что ненавидеть. Но почему все молчали, ликуя, поклоняясь генсеку? Где те руководители, которые обязаны были сказать правду о состоянии дел и престарелому лидеру, и членам ЦК, и народу? Не камарилья ли трусов, обладавшая властью в центре и на местах, довела нашу страну «до ручки» и не они ли должны нести главную ответственность за то, что произошло с великой державой? Только когда не стало Брежнева, каждый, чтобы показать, вот какой он был смелый и оставался таким всегда, начал поносить своего кумира. Какую же надо было иметь беспринципность, нищету духа, чтобы молчать и таить от людей правду? Если бы существовал гражданский моральный суд, то он должен был наказать прежде всего этих трусов и приспособленцев, лгунов и рвачей.