Тогда, в середине 80-х годов, подступать к этому вопросу в широких масштабах побоялись, упустили время, надеясь на чудо. Вообще вопрос о явлении чуда для нашей страны был почти всегда главным в решении проблем роста благосостояния народа. Чуда мы ждали от революции, от коллективизации, от перестройки, от расширения посевов кукурузы, от мелиорации, от концентрации и специализации производства. И сегодня мы ждем чуда от монетаризации, конверсии, демократизации, фермеризации сельского хозяйства и от многого другого, при этом мало что практически делая для улучшения жизни.

…Вечером на другой день Горбачев возвращался в Москву. Я особенно хорошо запомнил тот день: мне исполнилось тогда 50 лет, и в салоне самолета на большой высоте, когда А. Н. Яковлев и Г. П. Разумовский напомнили Горбачеву о дне рождения, Раиса Максимовна попросила принести бутылку красного вина. Надо сказать, что с самого начала и до последнего времени она была противницей столь искаженного толкования сухого закона и говорила, что это несусветная глупость — запрещать выпить бутылку вина.

И я с ней всегда соглашался, отстаивал эту мысль, где мог, хотя в то время сам не увлекался этим любимым народом делом.

Разлили по бокалам «Мукузани». Горбачев едва пригубил, то ли стеснялся подчиненных, то ли по другим причинам, но он не стал пить. Разговор быстро соскользнул на итоги поездки, впечатления.

И вдруг Р. М. Горбачева сказала:

— Давайте выпьем за наше дело, за верность Михаилу Сергеевичу, клянитесь, что вы будете ему преданы.

Неожиданное предложение о клятве присутствующих несколько шокировало. А. Н. Яковлев отвернулся, поглядывая в иллюминатор, Г. П. Разумовский неожиданно рассмеялся, а я попытался все свести к шутке, еще не веря в серьезность сказанного и искренне не понимая, при чем тут личные клятвы. Мы служим делу, Родине, а не тем или иным личностям или супругам. И путать Отечество и Ваше превосходительство не годилось. В конце концов это не монархическая династия. Но Раиса Максимовна настаивала, вкладывая в это какой-то свой смысл. Горбачев поднял фужер, но она продолжала твердить:

— Нет, нет, вы скажите: «клянемся».

Это начинало переходить уже пределы, тем более что клясться, выходило, нужно было ей. А. Н? Яковлев, незаметно сменив тему разговора, рассказал что-то из опыта других стран. И вопрос как-то неловко был замят.

Этот бокал вина вспомнился еще раз через несколько лет, когда был удален из ЦК старый знакомый Горбачева Разумовский, без особых объяснений смещен с поста члена Президентского Совета А. Н. Яковлев.

А требование поклясться в верности, хотя и на высоте 11 тысяч метров, было из той же серии личной преданности, взгляда начальников на людей как на своих дворовых, которые должны служить не принципам и интересам дела, а фигурам, даже если они политические фигляры. И подданные должны менять одежды в зависимости от того, в какую тогу вырядился сегодня их суверен.

Время в те годы бежало быстро. Михаил Сергеевич планировал много встреч и часто выступал. А это требовало соответствующей подготовки текстов, которые он заставлял по нескольку раз переписывать. На цековской даче в Волынском уже сидела постоянная бригада Спичрайтеров», которая готовила доклады, выступления и речи для генсека. Упорно работали и международники, ибо М. С. Горбачев все больше входил «во вкус» зарубежной проблематики.

После выступления в Целинограде 7 сентября 1985 года Михаил Сергеевич 20 сентября произносит речь и заключительное слово на встрече в ЦК КПСС с ветеранами стахановского движения. К 30 сентября готовится его выступление по французскому телевидению. В октябре у него было 15 речей, выступлений, докладов и бесед. И это не считая тех, которые не публиковались. Были месяцы, когда число разнообразных выступлений, приветствий, других публикаций достигало 22. Но дело не только в количестве выступлений. Беда состояла в том, что скоро Горбачев сам стал все больше подключаться к подготовке своих речей, переписывал готовые тексты, нередко обогащая, но чаще ухудшая их. А для этого требовалось много времени. Зато они были плодами и его труда. Многословные, с частыми повторами.

При таком объеме публицистической деятельности разрушился порядок согласования выступлений в Политбюро. О многих инициативах и обещаниях члены Политбюро узнавали уже из газет. К этому надо добавить, что М. С. Горбачев принимал многочисленных зарубежных визитеров, что практически не оставляло у него времени для обстоятельного рассмотрения внутренних проблем и бесед с министрами, первыми секретарями ЦК компартий республик, крайкомов и обкомов КПСС.

Все это углубило трещину между генсеком и членами ЦК, первыми секретарями партийных комитетов, хозяйственными руководителями. Они охотно помогали все время Горбачеву и были готовы делать это и впредь, но контакт как-то нарушился. Генсек не интересовался состоянием дел на местах, редко звонил. Возникало состояние отчужденности. И это нежелание поддерживать контакт было тяжелой чертой характера Горбачева. Скоро встречи и телефонные звонки вообще потеряли для местных руководителей какое-либо значение. Горбачев все реже интересовался хозяйственными делами, несмотря на советы и просьбы, перестал встречаться с глазу на глаз с министрами, руководителями предприятий. Все больше встречи проводились с многочисленными приглашенными. На них шли накачки, какая-то надсадная, оскорбительная критика; впрочем, и это продолжалось недолго. Чувствуя отчужденность, люди стеснялись к нему заходить или шли в крайнем случае. Беседы стали носить формальный характер, на них после очередного мероприятия секретари приглашались «гуртами» по 10–15 человек. При этом говорил в основном Горбачев.

— Знаешь, мне такие политбеседы не по душе, — сказал как-то один из старых моих знакомых, первый секретарь одного сибирского обкома партии. — Я хочу обсудить конкретные вопросы, а со мной говорят в духе политбеседы, как райкомовский Федя-пропагандист о значении силы слова. Если можешь, помоги встретиться с глазу на глаз, а нет, ну что ж, значит, такая наша судьба…

Приемом к Горбачеву занимались его секретари, и я не мог и не хотел регулировать этот процесс, ибо не считал возможным исполнять швейцарские функции при генсеке. Разумеется, когда, возникали неотложные и серьезные проблемы, я информировал о той или иной записке секретаря обкома с просьбой принять, дать возможность доложить или передавал ее в приемную. Но с годами таких просьб становилось все меньше, и к Горбачеву можно уже было попасть без особого труда, да, пожалуй, в любое время, но люди в эту дверь особенно не стучались. Ее все чаще и чаще открывали представители зарубежной прессы, иностранные визитеры, те, кто хотел обогреться в лучах славы или мимоходом сказать своим коллегам, что он долго беседовал с президентом СССР и тот поддержал высказанную ему идею и согласился помочь…

Помощником генерального секретаря ЦК Горбачева я был утвержден где-то в марте — апреле 1985 года. После подготовки доклада на конференции в декабре 1984 года Михаил Сергеевич возложил на меня вопросы идеологии, хотя я понимал, что это временное дело. Утвердил он своим помощником и А. П. Лущикова, как опытного и разумного человека, способного решать многие вопросы. По международным делам Запада он на первых порах оставил помощника Л. И. Брежнева, Ю. В. Андропова, К. У. Черненко — А. М. Александрова-Агентова, эрудированного человека, но в силу объективных обстоятельств смотрящего на современные проблемы прежним взглядом. Социалистическими странами занялся В. В. Шарапов, впоследствии посол СССР в Болгарии. Заведующим общим отделом ЦК утвердили А. И. Лукьянова, который хорошо знал бумажные дела, работал, по словам Анатолия Ивановича, с Молотовым, Хрущевым, Брежневым, Подгорным, Андроповым, Черненко, Горбачевым и знал все лабиринты аппаратной жизни.