Шрифт:
Старшая, по виду ее хозяйка, прошла мимо Тангейзера в дом, а молодая села у входа на лавку, поставив на землю у ног огромные корзины, с облегчением откинулась на спинку. Тангейзер невольно засмотрелся, слишком уж большой контраст с белокожими женщинами, которых он знавал в Германии: смуглая настолько, что даже губы сизые, верхняя с темным пушком над нею, а когда она зевнула, лицо озарилось, как молнией, блеском белых зубов.
Он оглянулся в сторону конюшни. Константин втолковывает что-то местным слугам, показывая на своего захромавшего жеребца, те послушно и часто кивают. Он снова обернулся к женщине, уже чувствуя некое неясное томление к этой дикой непостижимости. Слишком худое и тонкое лицо с высокими скулами, глазами цвета расплавленного золота и темными веками, закрывающими синеву белков, длинные густые ресницы, такие привычные для местного населения, явно из-за постоянных ветров, переносящих пыль, намного гуще и длиннее, чем в странах Севера.
Она ощутила взгляд молодого крестоносца, повела в его сторону глазами то ли самки оленя, то ли тигрицы, еще раз чуть-чуть зевнула и прикрыла глаза.
Он с замиранием сердца смотрел на ее тонкие аристократические ключицы, смуглую кожу, и перед глазами вставали ветхозаветные картины.
Была ли она сарацинкой, иудейкой или кем-то еще, в Палестине живут десятки народов, он не понял, пока что они все для него просто семиты, смуглые или черные, как обугленные головешки…
Он вздрогнул от напористого голоса:
– Все на женщин посматриваешь?
Константин шел к нему довольный, потирая руки, глаза весело поблескивают.
– Что-то случилось?
– Да все в порядке, – заверил Константин. – Насчет подков договорился, а еще поправят седло или заменят. Да, попону не желаешь от местных умельцев?
– Да у меня и старая в порядке…
– Просто как память, что был в Святой земле!
– Ну, можно бы…
– Хорошо, закажу и для тебя. Пойдем, а то у меня живот к спине прилип.
Ужинали быстро и жадно, проголодавшись, потом пили вино, а на десерт им подали огромные пироги с орехами, и теперь насыщались неспешно, с удовольствием, смакуя и чувствуя, как усталость отпускает все еще сильные и здоровые тела.
Потом Константин ушел в конюшню, все-таки работу местных умельцев надо перепроверять, для них надуть франка – одно удовольствие, а Тангейзер поднялся по скрипучей лестнице в их комнату, воздух жаркий, спертый, окошко крохотное, и когда он попытался открыть, оно едва не вывалилось наружу целиком. Рассердившись, он, придерживая за створку, ударил пару раз кулаком, и в щель пошел воздух чуть свежее, но такой же горячий, пахнущий пылью и песком.
Глава 5
Он зажег светильник, тени заметались по стенам, а он приник к окну, рассматривая быстро темнеющее небо. Бледная, как привидение, луна уже появилась еще на заходе солнца и теперь, как тающий леденец, вырисовывается на темно-лиловом фоне, затем начали выступать из небытия звезды.
Все равно и с распахнутым окном жарко, он вышел на балкон и на свежем ветерке рассматривал прибывающий и убывающий народ внизу во дворе.
Балкон тянется вдоль всего второго этажа, она вышла почти на противоположный конец, красиво выгнув гибкое стройное тело в струящемся платье, такие в Европе не носят, слишком видно тело, как говорит церковь – греховное, и она права, мысли тут же с удовольствием поворачиваются именно в греховную сторону.
Он наблюдал за ней, чувствуя сладкое стеснение в груди. Ее семитская смуглая кожа напомнила ему о временах таких древних, что и фараонов тогда еще не было, нечто загадочное и нечеловеческое в ее утонченных чертах лица, удлиненных глазах и черных ресницах, слишком длинных и густых для земного существа.
Что она видит с балкона: новый мир, который пришел на смену ее миру, некогда расцветавшему на этих землях? Или видит свой, прежний, все еще цветущий и праздничный, когда все было в мраморе, серебре и золоте, слоновой кости?
Сердце стучит все сильнее, он судорожно вздохнул, сдвинулся с места и деревянными шагами пошел к ней.
Она слышала шаги, поворачиваться не стала, только посмотрела на него через плечо немножко дикими глазами, но не испуганными, а так, равнодушно-любопытными.
– Здравствуйте, – произнес он с неловкостью. – Я все еще не привыкну, что в этих жарких местах женщина может выходить одна даже на улицу.
Она помолчала, на ее смуглом лице не отразилось ничего, и произнесла она так же равнодушно:
– В ваших землях не так?
– Нет…
– Странно, – произнесла она.
– Везде свои законы, – сказал он. – Значит ли, что здесь женщинам больше доверяют?
Она сдвинула плечами.
– Не знаю. Возможно, мужчины заняты выживанием, потому не до женщин. В том смысле, что они тоже должны выживать…
– Без мужчин?
– Без мужчин или с мужчинами, – ответила она. – Но если я буду сидеть дома взаперти, мужу труднее будет кормить меня и троих детей.
Он сказал невольно: