Их вызывали одного за другим, и в конце концов в комнате остались только отец с сыном и Куинн.

– Веди себя как следует, слышишь? – тихо и настойчиво заговорил отец. – Нечего губы дуть. Она твоя родная мать.

– Мне об этом каждый день напоминают в школе.

– Перестань! Поставь себя на ее место. Она скучает, ждет не дождется, когда ты приедешь. Тебе что, жалко улыбнуться и сказать, что мы ее любим и помним?

– Не могу. У меня не получится, потому что это вранье.

– Ты думаешь, мне легко? Или ей? Одному тебе плохо? Думаешь, ей нравится сидеть в клетке?

– Ничего я не думаю, – упрямо сказал мальчик. – Не хочу я ничего думать.

– Майк, все и так плохо, не делай еще хуже! Я ведь не железный.

Появилась охранница.

– Идемте, мистер Уильяме. Как дела, Майк? Все такой же отличник?

Сын не ответил.

– Он молодчина, – сказал отец. – Первый ученик в классе. Я в его годы был другим. Это мать у нас умная, он в нее пошел. Мог бы хоть за это быть ей благодарным.

– Мне от нее ничего не нужно.

Они скрылись за дверью.

Куинну пришлось ждать еще минут пятнадцать. Он изучил картины на стенах, чехлы на стульях и вид из окна – такое же трехэтажное здание, как и то, где он находился. Глядя на него, Куинн думал, многие ли его обитательницы выйдут на волю преображенными. Люди, делавшие космические корабли, чтобы долететь до Луны, посылали себе подобных в места наказания, не менявшиеся веками. На семерых космонавтов денег тратилось больше, чем на двести пятьдесят тысяч человек, сидевших по тюрьмам.

В комнату вошла коренастая женщина в синей форме.

– Мистер Куинн?

– Да.

– Вашего имени нет в списке посетителей мисс Хейвуд.

– Я уже объяснялся по этому поводу в административном корпусе.

– Знаю. Если мисс Хейвуд захочет, то будет с вами говорить, если нет, то нет. Идите за мной.

В зале свиданий стоял многоголосый шум. Почти все кабинки были заняты. В одной из них за проволочной сеткой сидела Альберта Хейвуд. Ее маленькие руки спокойно лежали на столе, голубые глаза смотрели внимательно и дружелюбно. Казалось, она не в тюрьме, а у себя в банке. Куинн не удивился бы, если бы она вдруг сказала: "Будем рады открыть вам счет..."

Вместо этого она произнесла:

– Какой у вас затравленный вид! Вы первый раз в тюрьме?

– Нет.

– Мне сказали, что вас зовут Куинн. Я знала нескольких Куиннов и думала, что вы один из них, но теперь вижу, что ошиблась. Мы ведь раньше не встречались?

– Нет, мисс Хейвуд.

– Тогда почему вы здесь?

– Я – частный сыщик, – сказал Куинн.

– Вот как! Наверное, это интересно. И чем же занимаются частные сыщики?

– Работой, за которую им платят.

– Разумеется, – сказала она с оттенком раздражения. – Но из вашего объяснения неясно, зачем вы приехали. Я последние годы живу замкнуто.

– Мне поручили найти Патрика О'Гормана.

Куинн не был готов к тому, что последовало за его словами. Ее лицо исказила ярость, она задохнулась и сжала руки в кулаки.

– Так найдите его! Не тратьте попусту время, пойдите и разыщите его! А когда найдете, пусть он получит сполна!

– Вы, должно быть, его хорошо знали, если так неравнодушны к его судьбе, мисс Хейвуд.

– Его судьба меня не волнует, я его почти не знала. Мне больно за свою судьбу.

– Какое он имеет отношение к вашей судьбе?

– Если бы он не исчез тогда, меня бы тут не было. Целый месяц в городе не говорили ни о чем, кроме О'Гормана. О'Горман то, О'Горман се, почему, как, кто, когда – до бесконечности! Если бы не этот ажиотаж, я бы не сделала той глупой ошибки. Но не могла же я жить, заткнув уши! Я нервничала, отвлекалась на разговоры. Господи, сколько было шума вокруг одного ничтожного человека! Естественно, я стала невнимательной. А моя работа требовала сосредоточенности и тщательного планирования.

– Не сомневаюсь, – сказал Куинн.

– Какому-то дураку вздумалось убежать из дома, а в тюрьму попал посторонний, ни в чем не виноватый человек – я!

Она говорила так искренне, что Куинну было непонятно, всегда ли она считала себя посторонним, ни в чем не виноватым человеком или годы, проведенные в Теколото, томительные часы ожидания и скуки помутили ее рассудок. О'Горман был злодеем, она жертвой. Черное и белое.

Альберта смотрела на него сквозь металлическую сетку сузившимися от ярости глазами.

– Скажите, разве это справедливо?