– Весьма похвально.

– Мы будем друзьями, особенно если вы дадите мне выпить. Во избежание недоразумений я никогда не пью дома. Я беру ваши шпаги. Нет ли у вас библиотеки или картинной галереи? Меня интересуют в особенности мифологические сюжеты и охотничьи сцены. Нет ли у вас фермы на родине? Лесов, пусть даже с порубками? Может, какой прудок?

Крохотные алчные глазки дю Колино дю Валя метали искры.

– Нет, сударь, но все же кое-какая коллекция у меня есть.

– Так, так.

– Специально для вас.

– О!..

– Это коллекция окон.

– Окон?

– Вот именно, окон, – повторил мушкетер, приблизившись к гному. Как видите, в этой комнате их три, но есть у меня еще полторы дюжины окон в Гаскони.

– Поговорим о Гаскони.

– Нет. Потому что я предлагаю вам выбрать немедленно. Я помогу прийти к решению.

И, схватив каминные щипцы и зажав в них Колино дю Валя, д'Артаньян высунулся вместе с ним в окошко и подержал его на весу, сделав это с такой легкостью, что Портос несомненно его б одобрил.

– Нет! – закричал будущий тесть. – Прекратите! Я человек пугливый.

– Оно и видно, дружок.

Д'Артаньян втянул крохотного старикашку обратно в комнату и опустил на пол.

– А я, представьте, – заявил он, – готов стерпеть тестя-стервеца с запахом прокисшего сидра – папашу той девки, на которую не польстится ни одна сводня. Да, представьте, готов. Но как могу я снести труса в собственной семье? Итак…

– Итак?

– На очереди второе окно.

Карлик вывернулся из рук мушкетера.

– Я чувствую, мы не понимаем друг друга. Вы меня напугали. Насчет дочки мы еще потолкуем. Мне хотелось бы взять шпаги. Я потребую их через нотариуса.

Едва он выскочил из комнаты, как появилась прекрасная Мадлен.

– Господин лейтенант.

– Да, дитя мое.

– Господину Пелиссону де Пелиссару плохо. Он ждет, чтоб вы его посетили.

Кандидат в тести всунул в приоткрытые двери свою истощенную алчностью физиономию.

– Еще одно. Я уже ухожу. Мы подумаем… Верните только мне ночную рубашку моей дочери.

– Ночную рубашку?

– Я ж вам объяснял, это памятка. Драгоценная вещица.

– Вот не Думал, сударь, что ночная рубашка может быть семейной реликвией. Я полагал, такое бывает скорее у ирокезцев или у неаполитанцев. Прочь!

И гнусавый карлик испарился, бормоча что-то о смертельном номере с нотариусом, о ночных рубашках и дневной страже.

XXXVII. … ДО ОХОТЫ ЗА ЛА ФОНОМ

– Чудное мое дитя, – осведомился д'Артаньян, – вы, кажется, сказали, что мой превосходный друг болен.

– Да, – ответствовало чудное дитя.

– Что же у него болит?

– Ноги.

И Мадлен исчезла, сделав грациозное движение талией, вся столь непохожая на предыдущего посетителя.

Д'Артаньян тотчас же постучался в двери апартаментов, которые занимал маршал де Пелиссар, ибо пора именовать его сообразно с полученным им новым титулом, хотя, впрочем, этому человеку, равному по способностям Леонардо да Винчи, готовому протянуть руку к солнцу и получить в наследство горы Оверни, любое предприятие было, казалось, по плечу.

Друг нашего мушкетера находился в постели.

– Дорогой д'Артаньян, ничто не может меня более утешить, чем посещение такого цветущего человека, как вы. Мне и в самом дело плохо.

– Мадлен мне уже сказала. Что с вашими ногами?

– Увы, ноги… Хотя я вывез их из Африки – страны, известной крепостью древесных пород и твердостью костей ее обитателей…

– И что же?

– Оказалось, что налетевший из Шотландии ураган уложил обоих на месте.

– Что вы хотите этим сказать?

– Что капитан О'Нил трудный человек. Вы обратили внимание, какой он толстый?

– Кагс-то не очень…

– Значит, вы не поняли, что он состоит из одного только желудка. Сердце, мозг, внутренности и органы низшего порядка ужаты до минимума. Остается место для одного толькд желудка, который разросся наподобие мешка.

– Мой дорогой Пелиссон, я знал вас как инженера, астронома, математика, химика, но отнюдь не как физиолога.

– Я изучал почки и сердце, но только в молодости и мимоходом. Однако этого достаточно, чтобы поставить такой диагноз. Это существо вмещает в себя колоссальное количество жидкости, равное половине его тела, а может, и больше.