Надежда ничего не могла с собой поделать, — улыбнулась, по извечной русской привычке так встречать непосильную тяжесть.

— Тебя проведать, бабушка. — Небрежно убрала прядь с лица и спросила весело: — Как вы тут?

Степанида поднялась, скорбно глянув:

— Пойдем, накормлю. Окромя пустой картошки ничего нету.

Медленно ступая, вошла в дом. На выскобленный стол поставила миску с подрумяненной в печи еще теплой картошкой. Рассказала, как забрали на фронт Василька. Единственный сын ее был сердечником. Военком уже было отставку ему дал. А Василек сам настоял, и Степанида ничего не смогла сделать.

Узнала Надежда про тетку. Та вместе с другими женщинами и малыми детьми подалась в Минск на второй день войны. Сказала Степанида и про молодых девок. Те тоже немцев боятся. И от дому отрываться не хотят. Все письмишко или еще какую весточку получить надеются от женихов. Ихних ухажеров-то подчистую забрали. Кто-то вернется?..

— У Шуры Козловой свадьба была. Хороший стол такой закатили. Песни, пляски. Вечером свадьба, а утром война. Так Шурка с мужем и не пожила.

— А… Иван? — решилась Надежда. У нее дух захватило, что можно Ивана еще увидеть. Ведь не призывник. Уже Финскую отломал. Могли оставить по первости.

Лицо ее загорелось. Подумала, что соседка посмеется или упрекнет. Но мудрости старой Степаниде было не занимать. Виду не подала. Только спросила:

— Латов, што ли? — и, не дожидаясь ответа, продолжила: — Он же, сама знаешь, везде хочет поспеть. И Ущекова Семена за собой потащил. В первый же день подались. Мать Семена говорит про Ивана: встренула бы, убила!

— Есть кому нас убивать, — печально сказала Надежда. — Самим бы… своих… не надо бы…

Степанида вышла в сени, пошуровала в шкафчике, достала баночку клубничного варенья, которое берегла для особых случаев. Не собиралась говорить Надежда, а прежде, чем подумать, само слово вылетело:

— Откуда вы, бабушка, знаете, что я его знаю?

Тысячелетние женские глаза изучали Надежду недолго, но внимательно.

— А думаешь, любовь можно скрыть?

Помолчали. Степанида налила чаю.

— Если с девками нашими соберешься итить, договорись заранее. Там Верка рыжая с ими, могуть завтра…

Надежда попыталась охладить ладонями разгоряченное лицо.

— Неужто здесь будет немец?

— А хто его знает? — не глядя, вымолвила Степанида. — Видишь, как идет?

В то время, как тысячи людей, покоряясь судьбе, все еще рассчитывали на чудо избавления, военачальники, от которых это избавление зависело, пребывали в полной растерянности.

— Нет, ты чувствуешь, что он видит? И как понимает?

Болдин отошел от аппарата. Пересказывая павловский приказ командующему 10-й армией, он дал волю злости, накопившейся с утра от собственной беспомощности и ошибок, которые ему хотелось свалить на других.

— Ударную группу выдумал! Из чего?

Голубев пожал плечами. Сам он видел, что исправить положение невозможно. Армия встретила вторжение неподготовленной. Не с оружием в руках, в укрепрайонах, а в казармах, на постели. Да и сами укрепрайоны — вчерашний день войны.

Но Болдин продолжал бушевать.

— Что он себе думает?

В лесу, южнее Белостока, вдали от штаба фронта он мог позволить себе рассуждать, вместо исполнения приказа, говорить, что Павлов далек от действительности. Хотя и сам не был ближе. Голубев соглашался: с теми силами, которые оставались после сокрушительных ударов германских войск, не только контратаковать, но и удерживать оборону становилось почти невозможно. Насыщенный людьми и техникой Западный округ с началом военных действий оказался пустым, как прохудившаяся лохань. Все части, из которых Павлов приказал создать ударную группу, уже были втянуты в жестокие оборонительные бои. Их била хорошо отлаженная германская машина и умело направляемая. Отступающие войска несли тяжелые потери, в отличие от немцев, и остро нуждались в том, что штаб фронта не мог дать, — боеприпасах, горючем, людских резервах. Виноват в этом был Павлов. Не только перед Москвой, но и перед ним, Болдиным. В душе у Ивана Васильевича давно сложилось мнение, что, если бы он был главкомом, вся оборона была бы организована по-другому. А то, что он как первый заместитель нес прямую ответственность за катастрофу, у него как-то не укладывалось в голове. Перелетев из штаба в 10-ю армию, он как бы оказался в межвластии и ни за что не отвечал. И то, что Голубев согласился с ним, обсуждая возможность, а вернее, невозможность создания ударной группы, еще больше ожесточило его против Павлова.

Можно было возлагать надежды на 6-й механизированный корпус, где половина танков КВ и Т-34 в первых же схватках показали себя. Новые машины составили костяк атакующей русской группы. Немцы не выдержали удара и предпочли увести подвижную технику под защиту артиллерии. Орудия били прямой наводкой, и русские вынуждены были остановиться. Утихомирились, показав бронированный кулак и вселив в немецких генералов растущую тревогу и беспокойство.

Ни Болдин, ни тем более Павлов не знали об этом развернувшемся сражении и не могли принять меры, чтобы закрепить и развить наметившийся успех.