Поэзия Латинской Америки
вернуться

Коллектив авторов
Шрифт:

Маленький человечек

Маленький человечек, маленький человечек, выпусти певчую птицу, которая хочет летать… Я ведь — птица, маленький человечек, только вольным простором могу я дышать. Все-то я в клетке, маленький человечек, маленький человечек, который в клетку меня заточил. Я зову тебя маленьким, потому что меня ты не понял — у тебя не достало на это сил. И я не пойму тебя, так что лучше отвори мне клетку — ведь птица должна летать. В четверть души я люблю тебя, маленький человечек, и не более — сколько бы ты ни просил!

Быть может

Быть может, все, что я в стихах сказала, давно уже искало воплощения, запретное, оно едва дышало и жаждало, таясь, раскрепощенья. Оно в моем роду существовало и нарастало в женском поколенье. Но говорят, что век свой промолчала боль матери моей… Еще не пенье, но темное желанно свободы от немоты, от черновой работы в слезах печальной женщины читалось. И все, что было мучимо, и бито, и за семью печатями укрыто, — со мною вдруг на воле оказалось.

Однажды весной

Где же мой друг, что промолвил мне, белую гладя бороду: — Будь осторожна, малышка, смотри — сердце свое береги! Весны уходят, и только дожди ждут на осенних дорогах… Будь осторожна: как бы тебя пламя твое не сожгло! Я оробело внимала ему, в смутной дрожа тревоге. — Птицы поют! — я сказала в ответ. — Речка звенит! — сказала. На лбу у себя — зеркале бурь — помню его ладони. Он наклонился ко мне, шепча: — Бедная ты девчушка…

Молитва

Я во сне увидала, о боже, такую любовь, что ни разу еще никому на земле не приснилась, лишь с бессмертною жизнью она бы, пожалуй, сравнилась и с поэзией, льющейся в душу без слов. Миновала зима — но по-прежнему стынула кровь, и еще раз весною зима терпеливо сменилась, я надеялась: летом ко мне постучится любовь, но и осенью я ожиданьем напрасным томилась. Боже правый, спина моя обнажена, и суровый твой кнут без роптания примет она; словно грешник заклятый, я слышу твой грозный укор: ведь над жизнью моей занимается пламя заката, и в несбывшейся страсти я только одна виновата — за стихами ее проглядела, сеньор!

Узы

Пустая мечта, ты живешь в душе, грея ее понемногу. Ежишься, точно нищенка горькая у порога. Если б я ушла от тебя, вольной желая воли, сердце мое одинокое умерло бы от боли. Но ты притаилась в моей груди и стережешь мой голос. С жизнью постылой меня связал этот тончайший волос. Я то и дело гнала тебя: морочь ты кого другого!.. Но ты возращалась ко мне опять, как докучливый овод.

Уроки

Если б наши сердца откликаться, как эхо, умели, в них воскресли бы мертвых людей голоса, а возможно, что в них зазвенели бы трели певчих птиц, озарявших леса. Ведь, усвоив себе доброту с колыбели, сердце учится жизни, меж тем репетируя смерть, репетируя драму, которую мы разучить не успели и которую мы в одиночестве будем играть и смотреть. Сколько раз оно плакало, билось к пело, обрывалось и падало, чтоб к поднебесью лететь… Обучение смерти — почти безнадежное дело: каждый миг умираем, затем чтобы раз умереть.

Я буду спать

Подари мне, кормилица, чепчик росы, руки трав молодые и зубы цветов, нежный мох распуши для перины, дай мне простыни земляные. Ты меня убаюкай, пестунья моя… В изголовье затепли мне лампу: из созвездий любое по вкусу возьми, но его наклони ты пониже. Я останусь одна… Слышишь: зреет листва, и рука, что качает тебя, так легка в небесах, и проносятся птицы, чтобы ты позабыла… Спасибо. Одна только просьба: когда он опять позвонит, ты ответь, что я попросту вышла…

ПЕДРО МИГЕЛЬ ОБЛИГАДО [59]

Дождь не говорит ничего

Перевод Т. Глушковой

Город в сумерках бродит. Звеня, дождь приходит — агония дня. Мокрый город не видит лица своего, за туманом глаза он прячет. Дождь не говорит ничего и плачет. Люди бегут от хрустальной воды; послушно закрываются окна, как от беды, — и, быть может, один человек поглядит равнодушно… Дождь, похоже, устал от себя самого; словно розовый куст, что без роз, одичало маячит, он не говорит ничего, ничего, ничего и плачет. Пришел он, посланец реки, с поцелуями свежести, послание рвется на капли, в клочки, чтобы мы причастились струящейся нежности. Но, понимая, что люди отвергли его, он все звонче по улицам скачет, речь заводит… И под конец не говорит ничего и плачет. Как безумец в своем исступленном упрямстве, вспоминая забытую песню, он стонет, неуютно ему в этом темном пространстве, все мешает ему, и все его гонят. Луговая трава не желает уже ни глотка от него, люди, прячась, его то и дело дурачат, — он не говорит ничего и плачет. Может, глядя на горе людей, он слезинки льет или вспомнил тончайшую из вечерних затей — полотно нам в утеху ткет? Или, видя, что людям не до него, он скорбит об уделе, который ему предназначен? Дождь не говорит ничего, ничего, ничего и плачет. Над мертвым днем звук мелодии чистой пролетает с дождем. Серебристый, зачарованный звоном его, город в ночь заплывает незряче… Дождь не говорит ничего и плачет.

59

Педро Мигель Облигадо(1892–1967) — поэт и журналист, ученый. Был редактором газеты «Ла Насьон», президентом Аргентинской ассоциации лингвистов и действительным членом Аргентинской литературной академии. Лауреат Национальной премии по литературе. В своих книгах — «Остров песен» (1931), «Меланхолия» (1943) — Облигадо стремится с помощью сложной поэтической символики выразить неуловимые состояния души. Его поэзия, большей частью традиционная по своей форме, проникнута настроениями мягкой грусти и неизбывной ностальгии.