Вита глотнула, задохнулась. Пашка расторопно подсунул воды запить. Катя налила прапорщику, потом юному большевику. Самогон глотали в тишине, Вита так же тихо плакала.

– Прот, как здоровье, позволит?

– Да я, Екатерина Георгиевна, уже вроде бы горилку пробовал, – неуверенно пробормотал мальчик.

Катя нацедила ему глоток. Ужасно непедагогично, но как профилактика простудных заболеваний сойдет. Прот проглотил как воду, Катя налила себе. С кружкой обошла костерок, села рядом с Витой, обняла за хрупкие плечи:

– Ничего, малая. И мы туда рано или поздно попадем. Наших там, Наверху, много. У всех у нас отцы уже там. У Прота вообще все давно ушли. А нам пока время здесь повозиться. О родных будешь вспоминать, когда будет чем похвастать. Тебе еще детей, внуков и правнуков растить.

– Я хочу гайдуков убивать. Усех, до крайнего, – Вита всхлипнула.

– Ладно, успеешь решить, всех или через одного вырезать. Пашка, что там с клецками?

– Так галушки уже в самый раз созрели…

Клецки-галушки промелькнули и исчезли. Взрослые выпили еще по глоточку. Прот не претендовал, Вита дремала, прислонившись лбом к теплому плечу командирши.

– Что дальше, Екатерина Георгиевна? – спросил непроглядно мрачный Герман.

– Двинемся завтра под вечер. День отведем для приведения себя и лошадей в порядок. Идем в глубь леса, потом сворачиваем на дорогу. Ночью проходим мимо болот. Утром опять в лес. Выходим к монастырю.

– А зачем нам монастырь? – подозрительно поинтересовался Пашка.

– Грехи замаливать. У тебя, товарищ Павел, грехи имеются?

– Что ж я, неживой? Грешен. Только я попам не верю. Уж простите, если обидно кому, – Пашка тревожно глянул на прапорщика.

– У нас свобода вероисповедания, – пробормотал Герман. – Ты, Павел, когда говоришь без истерики, мы твои завиральные идеи вполне спокойно способны воспринимать. Хотя ваш атеизм – дело крайне сомнительное.

– Монастырь прошу рассматривать как сугубо фортификационное сооружение, – с намеком заметила Катя. – Нет, с пулеметом на колокольне я там сидеть не собираюсь. Оставим в божьей твердыне детей. Там им будет спокойнее. Уж чересчур часто мы под пули попадаем.

Прот молчал. То ли безразлично, то ли понимая, что возражать бесполезно. Вита дремала. Зато парни смотрели с изумлением.

– Екатерина Георгиевна, кто же еврейку в православный монастырь возьмет? – с сомнением пробормотал Пашка. – Это разве по канону?

– Пусть милосердие проявят, – мягко сказала Катя. – Вот и Прот словечко замолвит, у него солидный монастырский опыт. Как монастырь-то именуется?

– Свято-Корнеев, – прошептал Прот. – Нельзя нам в какой-то иной обители остаться?

– Этот-то чем плох? Пятизвездочный подбираешь? Ты, пожалуйста, пойми, если так дальше пойдет, подстрелят вас. А так, монахини вас спрячут, все-таки церковь каким-то авторитетом еще пользуется. Потом тебя по инстанции, наверное, переправят. Я тебя понимаю, подобный план воодушевления не вызывает. Но все лучше, чем в канаве вздутым трупом валяться.

Прот неловко качнул головой:

– Видимо, судьба. Хорошо. Но Вите лучше там не оставаться. Да ее и вряд ли примут.

– Доступнее изложи, пожалуйста. Не возьмут или лучше, чтобы не взяли?

– И то и другое, – Прот протянул руки к костерку. – Свято-Корнеев монастырь несколько раз закрывали. Вернее, пытались закрыть. Нехорошо там. И уставы там часто нарушались. Вита некрещеная, ей в монастыре вообще не место.

– Она ребенок. Русское православие не слишком пострадает, если девочка поживет какое-то время при обители. Полагаю, я смогу убедить местное начальство. Грошей оставим, на молитвы во здравие и на кашу с маслом для беженцев. Ты тоже вполне можешь рассчитывать на доппаек с пряником.

– Спасибо за заботу, – холодно сказал Прот. – Премного благодарен. Только Вита уже не ребенок. И договориться с игуменьей Виринеей вам будет нелегко.

– Допускаю, что ты весь церковный командный состав знаешь поименно и в лицо. Допускаю, что к иудеям в ваших кругах настороженно относятся. Детей те предрассудки тоже касаются?

– Вите уже шестнадцатый год, – пробормотал Герман. – Даже если не учитывать других ее несчастий…

– Я их поубиваю, – сонно прошептала Вита. – Усех. А идишер мессер говяны…

– Пора спать ложиться, – Катя с сомнением посмотрела на девочку. – Правда, шестнадцатый год? Выглядит она шибко юно.

– Конституция такая, – авторитетно сказал Пашка. – Мышечной массы маловато. Гимнастика из нее человека сделает. Я ей комплекс Мюллера покажу. А пока давайте ее спать положим.

Вита посапывала, горестно поджав губы. Устраиваясь рядом с ней в тесной бричке, Катя глянула на узкое лицо, тонкие черты девочки. Черт его знает, сколько ей лет. Сколько вы, товарищ сержант, людей в своей жизни ни встречали, а анкетные данные с первого взгляда считывать так и не научились. Да и стоит ли гадать? Еще один человечек без документов, без дома, без определенного будущего. Разве место ей в монастыре? Грех у нее на душе тяжкий и злоба темная. Вы, Екатерина Георгиевна, с кем рядом не окажетесь, обязательно замараете. Сама ведь «наган» в руку девчонки вложила. Ну, все ж лучше, чем двуногого скота, отдаленно похожего на гомо сапиенса, тяпкой крошить.