— Да, это большой плюс.

— У этого плюса много минусов.

— Поживем — увидим.

— Боюсь ментов, — Коля поежился. — Но, знаешь, я только в тюрьме и почувствовал на себе заботу государства. Только там оно переживало, покушал я или нет, не умер ли я раньше времени, имею ли я занятие, и даже думало о моем будущем. А так мы не нужны государству. У нас все хорошо, только люди мешают.

— На-ка, помоги, — Димка изучал винтовку, разбирал ее и просил Колю подержать детали.

— Только вид попроще сделай, — он, как прирожденный технарь, искоса поглядывал, презрительно вздыхал и нервно шевелил указательным пальцем.

— Ворон будешь пугать?

— Именно! На бахчах.

— Каких бахчах?

— Хо-хо, узнаешь, коллега.

Вскоре миновали защищенный соснами участок грейдера и начались обледенелые прогоны, на которые слева и справа вползали толстые вихрастые сугробы, дальше дорога только угадывалась под зефирно-волнистыми слоями.

— Волк! — ахнул дедушка, машина завиляла и остановилась.

Но Дима и Коля, привыкшие к городским видам, долго не могли углядеть его. Довели деда до остервенения и вдруг метрах в ста, возле старого дерева, увидели худую серую собаку. Она смотрела на машину.

— Вон, под грейдером еще. Сучки, наверно? Стая! — ахал дед. — А ну-ка садани по нему!

— Я вам садану ща! — подал голос Коля. — Вы что голодный?

— При чем тут голодный?! Унты на дорогу вышли!

— Валенки носите. Зачем такую красоту губить?

— Хоба-на! Мужики, вам фоторужо надо было брать, а не этот жакан.

Димка щелкнул магазином и вставил прицел.

— Дим, слышь, я серьезно, е мае!

— Сиди, Гринпис, я на него только посмотрю.

— Попался бы ты ему со своими кожаными штанами один! — злился на Кольку дед. — Голодный! Валенки! Э-эх…

Димка прикрыл дверь. Волк не шелохнулся, даже когда он направил на него винтовку и блеснул оптикой. Казалось, сама степь смотрит на Димку сквозь эти бесстрастные и удивительно красивые глаза с приятным русско-казахским акцентом. Грейдер чернел слабой ниточкой и терялся в снежных барханах, сливающихся с белесым небом. В прицеле волк уже не казался таким худым — мощный шерстистый загривок, широкая грудь, длинные, не по-собачьи крупные лапы и страшные, боевые клыки. Димка положил палец на спусковой крючок. Волк мотнул башкой и вильнул к дереву. Димка снова навел резкость, и снова волк отошел. Димка протер глаз. Волк посмотрел с насмешкой.

— Как чует, — прошептал Димка, выбрал в прицел крупную сучкастую ветку над ним и, показалось, ткнул пространство тремя рельсами — сверкнули щепки и обрушились снежные потоки.

Димка попал не туда, куда метил, а даже лучше — свалилась вся верхушка, будто ее отгрызли. Серые призраки легко стелились и скользили по белым холмам и вдруг пропали, точно провалились в овраге, не видном на сплошной сияющей белизне.

— Нормально? — строго спрашивал Колька у деда. — Устраивает?

— Ноу проблем.

— Чего вы тут? — усмехнулся Димка.

— Унты у него купил! У тебя какой размер? Скажи, я тебе тоже куплю!

— Ну, охотнички пошли, — ехидничал всю дорогу дед. — Кому скажи, не поверят.

— Хорошие унты! — похвалил Димка. — Верным путем идешь, товарищ!

— Они в вашем Ченгирлау собаку утащили с крайнего двора... Понятно, ули, москвичи, развлякацца приехали!

Дед высадил их на площади возле старого карагача — ствол обледенел, ветви разбухли от инея и огромная крона, казалось, поддерживается уже не физическими законами, а божественными. Наверное, этот карагач считался всеми негласной остановкой, конечной точкой пути.

Смеркалось. Обиженный “председатель” удалился, и вокруг них встала хрустальная тишина.

— Потрясающе! — ноздри у Коли раздувались. — Как же легко здесь дышится!

— А эхо, слышь! — Димка набрал воздуха в легкие. — Кто украл мои хомуты?!

— Ты-ты…

— Детство мое здесь прошло! — Димка произнес это с такой гордостью, будто здесь прошло детство Александра Македонского.

— Ты-ты…

На белых крышах тень ветвей заиндевелых, видно все до последней крупинки. Застыла тень дыма из трубы. Он далеко виден — фиолетовый в сером небе. На проводах когда-то повисли паутинки. Теперь они заиндевели, потолстели, висят гроздьями.

— Как же здесь красиво, е мае! Дышу и не кашляю!

Они шли, и снег под их ногами скрипел с таким заговорщическим и таинственным значением, что душа замирала, будто в предощущении великого праздника. Зима укутала деревню роскошным покрывалом, и она сонно парит в звездном космосе. Дореволюционный свет в редких окошках. Порой, возле глаза громадной плоскостью вспыхивает мелкая снежинка и, кажется, слышно, как река хлопает об ледяной потолок.

— А почему название такое нерусское?

— А вот будет дождь с громом, Коль, тогда поймешь.