Помолчав, с тоской произнес:

— Голова кругом идет! Что дальше делать, как жить — ума не приложу. Бывает, жалею, что из Москвы уехал. Там все-таки наш дом, да о Юлии сердце изошлось. Но как не уехать? Эти идеи всемирного братства и равенства вовсе не по мне. Скажи большевики нашему дворнику, что он мне брат, — так он и сам смеяться начнет: «Куда с нашим рылом в калашный ряд? Они — дворяне, академик, а я хрестик заместо подписи ставлю». Такого равенства, слава Богу, никогда не будет. А если будет — свет погубит.

И вдруг с каким-то изумлением добавил:

— Но что удивительно: когда жил в России по-человечески, постоянно тянуло путешествовать. Весь мир с тобою, Вера, объехали… А теперь, когда жизнь хуже собачьей стала, не могу Россию покинуть. Капитаны вместе с кораблем на дно идут. Теперь это хорошо понимаю.

— Боюсь, Вера, ох боюсь, — Бунин понизил голос до шепота. — Коли уедем, то уже никогда нам России не видать. Чует беду сердце. Господи, научи, что делать?

Весь мир стронулся с места. Все перемешалось, ничего не понять, не разобрать. Самые мудрые оказывались в дураках, а задним числом легко правду высчитывать.

1

Жизнь после прихода белых заметно оживилась. Недорезанные и нерасстрелянные буржуи стали вылезать из нор и щелей.

21 октября, в канун дня рождения, и в жизни Ивана Алексеевича произошло памятное событие. Впервые за долгие годы он начал служить — редактировать «Южное слово». Членами редколлегии этой газеты стали академик Никодим Павлович Кондаков, писатели Иван Шмелев, Константин Тренев, Сергей Ценский.

Бунину редакторская работа весьма понравилась. Газетная суета, встречи с авторами, вечная нехватка времени, а больше всего персональный автомобиль с национальным флагом, который ежедневно возил писателя в редакцию и обратно до дому, — все это несколько развлекало Ивана Алексеевича, долго кисшего от домашнего заточения.

Радовалась новой службе и Вера Николаевна. Особенно она любила вечерние часы.

Бунин возвращался усталый и голодный.

Пока он мылся, переодевался, Вера Николаевна торопливо собирала на стол. Бунин ужинал в одиночестве, с отвращением пережевывал дурную пищу. Затем начинал рассказывать новости, приходившие в редакцию.

Теперь большевики крепли, все более теснили белых. Колчак терпел одно поражение за другим, плохи дела были у Деникина и Врангеля, лучших людей теряли Петлюра, Шкуро и генерал Краснов. Большевики гнали белых к последней российской черте— Черному морю.

Оставалось — либо топиться, либо переправляться к берегам Анатолии — «чтобы накопить силы и победоносно ударить по большевикам».

И бежали русские, доверяли себя бурной морской стихии.

Зимнее Черное море гуляло вовсю, взмывали до неба мутные ледяные горы. Шли на дно суденышки, перегруженные корнетами и полковниками, нянечками и крестьянами, оперными певцами и действительными статскими советниками.

Был удивительный случай, спасся один поэт. Об этом — позже.

2

Все чаще Бунины приходили на причал, все чаще Вера Николаевна обливалась слезами: уезжали друзья, навеки прощались друг с другом, навсегда расставались с Россией.

Одесса стала транзитным городом.

Прибыл в нее елецкий житель, поэт и журналист Борис Велихов. Был известен он тем, что однажды газеты напечатали его некролог. Как выяснилось, несколько преждевременно.

Налетел на Елец полковник Мамонтов, соратник генерала Краснова, — рассказывал Велихов. — Большевики вначале не придали серьезного значения этому рейду по их тылам. Это много содействовало успехам Мамонтова. Мы радовались: пришло, наконец, освобождение от большевиков.

Большевики грабили-убивали, влетел в Елец Мамонтов — тоже начали грабить и убивать. Правда, головы сшибал только евреям и коммунистам.

— У него большое войско? — полюбопытствовал Бунин.

— Мой знакомый, офицер Константина Константиновича Мамонтова, говорил, что у них шесть тысяч сабель, три тысячи штыков, несколько бронепоездов.

— Грозное воинство!

— Да, сила немалая. Мамонтов занял Тамбов, Козлов. 31 августа ворвался в Елец. Их лозунг: «Спасай Россию и бей жидов!» Многим этот лозунг пришелся по вкусу.

— Потому что после революции командные должности были заняты евреями?

— Да, и поэтому. В руки мамонтовских казаков попали все комиссары. И все они были перебиты. Тяжелое зрелище!

Бунин горестно вздохнул:

— Страшная, немыслимая беда — гражданская война.

— Вы, Иван Алексеевич, доктора Лакиера знали, кажется?

— Конечно! Я с ним когда-то познакомился у Чехова в Аутке. Милейший человек!

— Ведь он годами принимал бедных бесплатно. Святой человек.