Носильщик, подошедший к Бунину еще в купе и взявшийся отнести чемоданы до извозчика, советовал ехать именно в «Континенталь». Извозчик, тоже, как и носильщик, оказавшийся русским, предложение это поддержал:

— Как нумера там самые способные, к тому же и знакомство у меня есть. Пособлю устроиться. Только, барин, добавьте на чай…

Барин на чай добавил, извозчик слово сдержал — супругов Буниных разместили в двух крошечных номерах, друг против друга через коридор.

— Жаль, что не вместе! — загрустила Вера Николаевна.

— Тебе люкс? — огрызнулся Иван Алексеевич. — Все гостиницы забиты, ты видишь, сколько несчастных в вестибюле на лавках валяются. А тут — два отдельных номера! Даже удивительно, что удалось так хорошо устроиться.

— Только давай у тебя в номере мою черную сумочку спрячем!

Бунин согласно кивнул головой:

— Правильно, целее будет! Положи на самое дно большого чемодана.

Так и сделали, предварительно изъяв оттуда массивное золотое кольцо с большим изумрудом.

Наличных денег почти не было, вот и приступили супруги…

— К разбазариванию семейных драгоценностей! — как полушутливо заметил Иван Алексеевич.

Ювелира нашли в доме по соседству с гостиницей. Старый человек, с большими оттопыренными ушами и носом в красных прожилках, поглядел оценивающе — нет, не на изумруд — на сдатчика. Моментально поняв ситуацию — перед ним стоял неопытный в нужде русский беженец, ювелир пожевал бескровными синими губами, вытянул их в трубочку, разглядывая кольцо, и кисло проговорил по-русски:

— Таки это совсем пустяк… Но я вам, по нашей большой дружбе, заплачу по-королевски!

И он назвал такую мизерную цифру, что Бунин, пылая гневом, схватил кольцо, едва не оторвав вместе с ним и палец ювелира, крикнул ему в лицо:

— Никогда! Лучше помру с голода…

И еще добавил некоторые сочные выражения, которые были в почете у биндюжников Одесского порта.

Больше к ювелирам он не пошел, отправился в отель.

Надо было такому случиться, что одновременно с Буниным к «Континенталю» приближался Петр Рысс — известный публицист, давний знакомый Ивана Алексеевича. Он пришел навестить своих друзей из Петербурга, тоже живших в «Континентале». Встреча была случайной, но душевной.

— Как хорошо, что встретил вас, Иван Алексеевич! Приглашаю участвовать в политической дискуссии. Имя академика Бунина привлечет многих слушателей. Вы получите достойный гонорар. Дискуссия состоится послезавтра. Начало в девять утра…

— Что так рано? Не спится, что ли?

— Здесь так принято. Вот вам адрес, куда надо прибыть. Просьба не опаздывать.

Бунин, откинув голову, с княжеским достоинством ответил:

— Никогда и никуда я не опаздываю!

Но вечером следующего дня Иван Алексеевич нежданно- негаданно попал на веселую пирушку. Местный поэт, содержавший трактир, созвал гостей, среди которых был и военный министр Болгарии.

Хозяин без конца подливал гостям прекрасное вино, предлагал свежий домашний сыр, читал на память стихи Бунина и пил за его здоровие.

— Спасибо, дорогие друзья, мне завтра рано вставать! — Бунин начал раскланиваться. В голове у него приятно шумело.

— Запрещаю! — ревел министр. — Сейчас же арестую. Вздохнув, Бунин вновь уселся за стол, вновь пил вино. Домой вернулся только на рассвете и тут же заснул мертвым сном.

Когда Бунин наконец пробудился, то часы показывали одиннадцать.

Он сидел на жесткой, скрипевшей при малейшем движении кровати, с ужасом вспомнив про заспанную лекцию. Он мучительно размышлял: бежать на нее или?..

В его сомнения вмешалось нечто неожиданное: кто-то коротко стукнул в дверь. Бунин решил, что это Вера Николаевна пожелала убедиться, что он еще не вернулся с лекции.

— Минуту! — громко крикнул он.

Накинув халат, быстро поднялся и выглянул в коридор. Тот был пустынным. Лишь чья-то неясная тень — словно привидение, метнулась в боковой проход.

— Что за чертовщина! — удивился Иван Алексеевич и даже перекрестился:

— Померещилось, что ли?

Не закрывая на ключ дверь, отправился к жене.

Та лежала в постели, читая французский роман.

— Разве ты дома? — удивилась она. — А как же лекция?

— Не знаю, что со мной случилось! — Он в недоумении развел руки. — Спал как сурок. И лег, правду сказать, почти на заре.

— Опять ты, Ян, про возраст свой забываешь! — укоризненно молвила Вера Николаевна. — С привычками молодости пора кончать. Не двадцать лет тебе! Пятидесятый годок пошел…