Шрифт:
Из окна посольства, где размещался Трубецкой, вдруг раздался крик:
— Господин Бунин!
В окне виделся русский консул. Он продолжал:
— Только что из Парижа пришла телеграмма. Она вас касается. Госпожа Цетлин выхлопотала для вас визу во Францию и еще прислала тысячу французских франков.
Голова пошла кругом: «Как Мария Самойловна могла узнать о его беде, о краже в «Континентале»? Нет, узнать не могла! Но ее исключительно доброе сердце подало весть: «Друг в беде!» Вот она и отозвалась.
Нет ничего дороже истинных друзей. И зря Дон-Аминадо ерничает: «Спаси, Господи, меня от помощи Цетлиных, а от холеры я и сам спасусь!»
НОСТАЛЬГИЯ
1
28 марта 1920 года, испив «несказанную чашу мучений», Бунин прибыл в Париж. В городе на Сене было яркое весеннее солнце, почти не замутненное облаками, которые в это время года порой приносятся ветром с океана, удивительно вкусный и дешевый хлеб, множество русских и шумные улицы, со скрипом тормозов, цоканьем копыт и блеском витрин.
Бунин долго с платоническим интересом изучал их содержимое: шелковые галстуки, хрустальные флаконы, мягкое нижнее белье, модные костюмы и платья, десятки сортов колбасы, розовые окорока от Феликса Потена и бриллиантовые ожерелья в зеркальных окнах Картье.
Хотелось идти осматривать Лувр, а пошел в дом № 77 по рю де-Гриннель, в русское посольство к Кандаурову и князю Кугушеву — за видом на жительство, хотя, собственно говоря, жить было негде.
В посольстве принимали согласно живой очереди, которая была чуть короче, чем до площади Согласия. Все просили как милостыни разрешения жить здесь,а сердцем тянулись туда.
Талантливая писательница-сатирик (и единственная, пожалуй, женщина в этом жанре) Надежда Тэффи, уже получившая «вид», опубликовала заметку:
НОСТАЛЬГИЯ
Пыль Москвы на ленте старой шляпы Я как символ свято берегу…
Лоло
…Приезжают наши беженцы, изнеможденные, почерневшие от голода и страха, отъедаются, успокаиваются, осматриваются, как бы наладить новую жизнь, и вдруг гаснут.
Тускнеют глаза, опускаются вялые руки, и вянет душа, душа, обращенная на восток.
Ни во что не верим, ничего не ждем, ничего не хотим. Умерли.
Боялись смерти большевистской и умерли смертью здесь.
Вот мы — смертью смерть поправшие!
Думаем только о том, что теперь там. Интересуемся только тем, что приходит оттуда…
Приехал с юга России аптекарь. Говорит, что ровно через два месяца большевизму конец.
Слушают аптекаря. И бедные, обращенные на восток души розовеют.
Ну, конечно, через два месяца. Неужели же дольше? А ведь этого же не может быть!
2
Мария Самойловна встречала Буниных на Лионском вокзале. Наобнимавшись с Верой Николаевной, подставив для поцелуев холеную кисть с крупным, чистой воды бриллиантом Ивану Алексеевичу, она повела их к авто, которое стояло у вокзального подъезда. Извергнув из стального нутра струю ядовитого дыма, авто понесло их на рю де ла Фазанари. В доме номер 118 находилась квартира Цетлиных, которую они занимали уже много лет и которая потрясла своим невиданным комфортом Веру Николаевну: двумя туалетными комнатами и тремя ванными! Буниным отвели небольшую комнату.
— Моя родина там, — говорила Мария Самойловна, изящным движением поднося к губам чашечку кофе, — где мне хорошо.
Иначе рассуждал Толстой, который в первый же вечер пришел к Буниным:
— Иван, скажу по чести, мне здесь противно! Живем материально неплохо, за весь свой век так не жил. Только вот деньги куда-то моментально исчезают, черт их знает! Я, на всякий случай, накупил себе белья, ботинок, три пиджачных костюма, смокинг, два пальто… Шляпы у меня тоже превосходные, на все сезоны. Но все равно не лежит душа к этой самой Европе.
Да и Наташа, — он кивнул на жену, сидевшую в уголке с Верой Николаевной, — все скучает по дому.
— Вот кончатся наши франки, — отозвалась Наташа, — и будем ходить голодными и оборванными. Вот увидишь!
Наташа писала стихи, талантливостью которых восхищался требовательный Бунин, и имела очаровательную внешность. Толстой был ее вторым мужем.
* * *
1 апреля 1920 года 30-летний капрал повергнутой германской армии Адольф Гитлер демобилизовался, проведя всю войну на полях сражений и отчаянной храбростью заслужив два Железных креста.