— Что за ценность?

— Топор их императорского величества Петра Алексеевича. Его личная собственность с государственным сертификатом и приложением печати.

Бунин расхохотался:

— Понял! Это тот самый топор, которым Петр прорубил окно в Европу!

Насмеявшись вдосталь, добавил:

— Топор этот куплю в паре с чучелом Соловья-разбойника, которого прихлопнул Илья Муромец. А на опохмелку возьмите вот это…

Зажав в кулаке десятифранковую бумажку, визитеры удалились.

Далее — еще забавней. Газета «Нувель литерер» напечатала заметку, в которой говорилось о неслыханном благородстве: Бунин, дескать, заявил о своем решении разделить премию с Мережковским.

Бунин долго потешался над заметкой, но Галя дала вдруг трезвый совет:

— Почему бы, Иван Алексеевич, вам не сделать визит вежливости Мережковским?

— Согласен, короли должны быть великодушны.

И вот на следующее утро лауреат отправился к Мережковским. Далее воспроизвожу рассказ самого Бунина:

Пошел… (тут крепких три слова). Подхожу к дому, — нет мужества войти. Ведь я знаю, как Мережковский и Зина всю жизнь меня ненавидели. А ведь они люди страшные: еще могут на меня какую-нибудь хворь наслать со всей их чертовщиной… Полчаса вокруг дома ходил на ветру. Наконец, позвонил. Встретила меня Гиппиус. Лорнетка, прищуренные глаза, голос капризной кокетки:

— Что это вы, Иван Алексеевич, снизошли к нам с ваших олимпийских высот?

А я сдерживаюсь и так спокойно говорю:

— Никаких высот, Зинаида Николаевна, нет. Просто пришел вас и Дмитрия Сергеевича проведать.

Но она продолжала в том же тоне, пока я не попросил ее перестать. Тут вышел Мережковский, сунул на ходу руку и шмыгнул в угол, мрачнее тучи… Еле высидел положенные 30 минут и ушел. Выходит так, что я виноват: почему дали Нобелевскую премию мне, а не Мережковскому?

И с внезапным ожесточением:

— Больше никогда в этом доме ноги моей не будет!

Несколько дней спустя зашел Б.К. Зайцев. Бунин и ему рассказал о своем визите к Мережковскому. Борис Константинович, — узкое византийское лицо, тонкие, бескровные губы, — не улыбаясь:

— Мережковский у меня был. Вошел в комнату, оглянулся и, глухим голосом из подземелья, сказал: «Вам хорошо. Вы уже на дне. А мы только опускаемся!»

Вскоре Дмитрий Сергеевич продолжит свои подвиги, отправится к Муссолини в Рим…

3

Третьего декабря в 18 часов 15 минут с вокзала Гар дю Нор нобелевский лауреат отбыл в Стокгольм. Кроме Веры Николаевны (уже в манто от Солдатского!) и Цвибака после долгих сомнений Бунин взял Галю. (Как выяснилось, на свою голову!)

За окном мелькали таинственные огоньки полустанков.

В Гамбурге Бунин провел почти день. Крепкие парни в красивой черной форме, украшенной нарукавными свастиками, сновали по улицам.

Зашли в ресторан.

Ознакомившись с меню, Бунин сделал кислую мину:

— Хуже не бывает. Малая фашистам честь, коли нечего есть. Впрочем, что ждать от социалистов, даже если они «национальные».

На переднем стекле у таксиста, который повез Бунина, красовался портрет Гитлера.

— Какое выразительное лицо у фюрера! — причмокнул Цвибак. — Мог бы стать популярным артистом кино.

— Вероятней, комиком в оперетте! — уточнил Бунин.

Гитлер любил произносить речи. В каждой из них он клялся в преданности делу мира и ненависти к евреям.

Потом ехали через Пруссию, припорошенную грязным снежным ковром под серым низким небом. Вдоль железнодорожного полотна стояли дети и тянули ручонки в гитлеровском салюте. Старшим из них будет суждено навеки остаться в земле Сталинграда или замерзнуть в подмосковных лесах.

Едва пересели на шведский паром, как сразу окунулись в другой мир: улыбки, смех, на лицах радость и довольство.

Наиболее шустрые журналисты встретили Бунина уже на пограничной станции. Один за другим сыпались вопросы, Бунин находчиво отвечал, его шутки вызывали улыбки интервьюеров.

По мере приближения к Стокгольму журналистская рать возрастала. Утомленный Бунин доверил отвечать на вопросы Цвибаку. Журналистов интересовало, кто представит Бунина королю. По традиции это делает посол той страны, откуда родом лауреат. Но посол был советский — Коллонтай.

Далее слово самому Цвибаку: «Я и сказал по адресу этой дипломатки что-то очень нелюбезное. В утренних стокгольмских газетах это превратилось в своего рода политическую сенсацию, и Коллонтай заявила, что она на торжество раздачи премий вообще не явится».