Станиславский напомнил:

— Мы как раз попали в эти трущобы, когда там шла облава. Искали беглых убийц. А те охотились на нас…

— «Хорошо прикинутых фраеров», — уточнил Гиляровский. — Еще накануне, в воскресенье под вечер, я ходил на Хитровку. Отыскал дом Степанова, поднялся на второй этаж в квартиру номер шесть. Открыл дверь. На меня пахнуло дымным смрадом, какой-то гнилью и копотью. Вокруг стен — сплошные нары. Люди валялись и на нарах, и под ними, прямо на грязном, заплеванном полу. Кругом стоял шум, гам, ругань, хохот, пение, озорные крики. Я бывал здесь несколькими годами раньше. Тут жили грамотные люди. Они зарабатывали себе на кусок хлеба переписыванием театральных ролей.

Вот и теперь я встретил двух знакомцев. Объяснил, что завтра Со мной придет сам Станиславский с несколькими актерами и художниками.

На другой день вся наша компания появилась в этой преисподней. Радость хозяев была неописуемой. Мы дали пять рублей на водку и колбасу. Всю эту провизию хитровцы тут же притащили и начали пир.

Босяки нас спрашивали: «Почто вас сюда занесло?» Мы отвечали, что хотим поближе, своими глазами увидать ночлежную жизнь. Нужно нам это для новой пьесы Горького.

«Надо же! — изумились босяки. — Только что в нас интересного? Чего такую рвань на сцену тащить?»

Выпили водки. Наши персонажи размечтались: «Вот когда выберемся отсюда, когда опять сделаемся людьми…»

Наш дорогой Симов, как и сегодня, усердно делал зарисовки. Позже они очень пригодились. Спектакль был оформлен точно под эту трущобу. Пир идет горой. Наши хозяева от водки багровеют все больше. Беседа оживляется. Какой-то оборванец орет на Симова: «Нешто это мой портрет? Пачиму у мене одни щека черная? Где она у меня такая? Где? Гляди!»

Голоса слились в споре. А тут я от своего знакомца-хитровца получаю секретную информацию: убийцы, бежавшие с каторги, сегодня с бандой будут нас здесь грабить. Возможно, и «замочат». Для них нож в спину воткнуть — дело плевое.

— И кроме вас, Владимир Алексеевич, никто не знал о готовящемся покушении! — с восхищением воскликнул Станиславский.

— На меня бандюга с бутылкой бросился, кличка у него выразительная— Лошадь, — проговорил Симов. — Это тот самый, кому мой рисунок не пришелся по вкусу.

— Спасибо эрудиции Владимира Алексеевича! — улыбнулся Станиславский. — В адрес бандитов, уже нас окруживших, Гиляровский своим громоподобным голосом гаркнул пятиэтажную брань. Ее сложная конструкция ошеломила ночлежников. Они так и присели от восторга чувств и эстетического удовлетворения. Владимира Алексеевича и прежде здесь уважали. Гениальное ругательство увеличило его славу, а нам спасло жизнь.

— Ну, нет, жизнь Симову сберег некий блудный сын предводителя дворянства, угодивший в трущобу. Это был громадный и очень сильный человек. Он перехватил руку с бутылкой.

— Гиляровский вас спас на благо и процветание российской культуры! — не без легкого ехидства заметил Шмелев.

Эта реплика развеселила гостей, подогрела. Принесли еще шампанского.

— Вот уж точно: «как в мирное время», — сказал Бунин сидевшему рядом Шмелеву.

— Пир во время чумы! — тот согласно кивнул головой.

Станиславский, заканчивая воспоминания, с удовольствием потер свои большие мягкие руки:

— Зато спектакль «На дне» имел потрясающий успех. Вызывали без конца — режиссеров, актеров.

— Да, аплодисменты были громовые, — добавила Книппер. — И море цветов! Помните, Константин Сергеевич, вас и Качалова зрители порывались нести на руках.

— Но и вы, Ольга Леонардовна, превосходно сыграли Настю, — ответил Станиславский.

— А какой был Барон в исполнении Качалова! — с восторгом продолжала Книппер.

Москвин, подняв бокал шампанского, провозгласил:

— Выпьем, друзья, за всех тех, кто играл тогда в пьесе Горького и кто вписал славные страницы в историю Художественного театра, — за Лужского, Вишневского, Бурджалова, нашего дорогого и скромного Симова. И за большого друга нашего театра — Алексея Максимовича — за всех!

Пирующие с чувством поддержали это предложение.

5

Бунин, с легкой скептической улыбкой слушавший все эти давно надоевшие славословия, не выдержал, иронически усмехнулся:

— Да, за Алексея Максимовича выпить следует. Особенно за его дружбу с Лениным. Кристальный человек! И на той давней премьере он вел себя отменно. Всем памятно, как на требования публики — «автора!» — Горький небрежной походкой вышел к рампе. В зубах он держал дымящуюся папироску. Зрителям не поклонился.