Шрифт:
— Можно я тогда возьму яйца? — спросил китаец, — У меня три брата, две сестры. Жениться хочу. И учиться надо. Неужели ты думаешь, что Республика обеднеет на три яйца нефтееда?
Вадим расхохотался.
— Ты совсем ополоумел, Лю? Яйца сгорели… А те, что не сгорели, летят с японцами в тартарары…
— Нет, мои не сгорели, — тонко улыбнулся китаец. — Они лежат в термосах. Огонь их не повредил.
— Бери что хочешь, и проваливай! Скоро здесь будет тяжелая кавалерия. Бронечасти. Дым к небу поднимается, знать обо мне дает. Так что даже если радиовещание не восстановят, меня скоро найдут.
— Спасибо тебе, Вадим! — низко поклонившись, поблагодарил китаец. — Ты был очень щедр ко мне. Я тебя не забуду.
— А ведь не уйдешь ты, — тяжело вздохнул Панкратов. — Поймают… Тем более, японцев искать будут… А в Китае сестры, братья, невеста… Невеста тебя три года ждать не будет!
— Почему три года? — всполошился Лю Чжэнь.
— Срок такой у нас контрабандистам дают. Если по первому разу, без отягчающих… Знаешь что — бери-ка мой мотоцикл. Управлять умеешь?
— Да, я любил летать в Чэньду, — кивнул Лю. — Как мне благодарить тебя, Вадим? Точнее, куда выслать деньги?
Панкратов нахмурился.
— Я родину не продаю, Лю. Ты меня спас — и я тебе помогу. Не хочу в долгу быть…
— Как я тебя спас? — удивился китаец. — Ты так ловко нашему сторожу шею свернул. Словно нога твоя и не болела…
— Болела, болела, — усмехнулся Вадим. — И сейчас болт. И еще долго болеть будет — много побегал. Но наша дружина не из хлюпиков формируется. У каждого — спецподготовка. Пойдем, к мотоциклу тебя провожу. Езжай, и помни — сибирцы вам не враги! Сухари там в рюкзаке, вода…
— Воистину сказал учитель: «Человечность редко сочетается с искусными речами и умильным выражением лица», — нараспев объявил Лю Чжэнь.
А Панкратов вдруг засмущался, спрятал за спиной обожженную жидким азотом, и потому плохо гнущуюся руку, потупил глаза. Широкий неровный шрам на его лице покраснел, и он строго спросил:
— Чем ты питался-то? Белок убивал?
— Черви, лягушки, — ответил китаец. — Лес прокормит! Здесь у вас сытно… Хорошая земля!
Мотоцикл отдавать было жалко. Но китаец без него пропал бы… Поэтому Панкратов сунул ему ключи, похлопал по плечу, подтолкнул в спину.
— Тяжелая у тебя работа, — заметил Лю Чжэнь. — Опасная. Нервная. А ты не ожесточился душой. Людям помогаешь. Словно следуешь всем заветам великого Конфуция…
— А я Конфуция и не читал никогда, — засмущался Вадим. — Надо бы. Дураком себя чувствуешь, особенно как вашего брата-контрабандиста ловишь. На редкость грамотные попадаются…
— Тяжело сейчас в Китае, — вздохнул Лю Чжэнь.
— Э, да что там тяжело! — выдохнул Вадим. — И в Китае никто не голодает, и у нас. Раньше досыта есть — счастье было, а теперь ты на аспирантуру деньги копишь… Ну да всяк к своему стремится. Ты говоришь — тяжело… Что у нас — черви да японцы досаждают! Так это же мелочи.
— Не сказал бы я, — осторожно заметил Лю Чжэнь.
— Мелочи! — решительно ответил Вадим. — Вот инженерам японским тяжело, что во времени странствуют. Мозги свернуть можно, если такое представить… Контрабандистам, вроде тебя, когда каждый обидеть может, и у которых денег как не было, так и нет. Солдатам из регулярной армии — видел бы ты их броню! Парням в штабах, командирам, что с японцами в хитрости соревнуются… А у нас, казаков, работа на свежем воздухе! Приключения — только тогда, когда сам их ищешь! Сам себе господин, сам себе хозяин. Деньги платят почти что ни за что, премиальных много. Да и вообще — если ранят раз в год, или мотоцикл на себе сто верст тащить придется, или в пожар попадешь — так сам виноват! У других проблем куда больше. Мы — дружина! Мы — лучшие. У нас легкая жизнь!
Дмитрий Рогозин
УМКА
Лишь по прошествии лет я решился наконец рассказать тебе о той цепочке таинственных событий, происшедших с нами одной дождливой питерской осенью.
Ты спрашиваешь откуда я узнал всё? Да я в последнее время много чего узнал.
Небо над Питером плакало безутешно и не могло остановиться. Из окон большого загородного дома просматривался дворик и кусочек парка, раскрашенного в оттенки серого. Андрей Елькин, следователь прокуратуры, поморщился от вида этой грустной картины и вышел на улицу.
Грузный старый человек лежал в грязи. Дорогое чёрное пальто, намокшее от дождя, ботинки Lloyd, серый шёлковый шарф. Андрей поёжился на октябрьском ветру и, бросив недокуренную сигарету, направился по тропинке в парк.
Свидетели утверждали, что Покровского, крупного бизнесмена и политика, расстрелял собственный племянник.
Сам незадачливый убийца валялся метрах в пятидесяти, настигнутый выстрелом охранника. Одетый в кожаную куртку, он лежал, раскинув руки и уткнувшись лицом в ковёр из листьев. Чуть-чуть не добежал до забавного деревянного мостика через ручей. Елькину эта картина почему-то напомнила старый клип ДДТ «Осень».