Духоборов, возможно, не стоит даже называть сектой. Это религиозная группа, которая может быть также названа конфессией христианского направления, отвергающая внешнюю обрядность церкви. Идейно близка к протестантам, особенно английским квакерам. У истоков духоборства стоял Силуан Колесников, живший в XVIII веке. Духоборство распространилось по многим губерниям и подверглось преследованиям со стороны православных духовных властей и полиции. Большинство духоборов, не выдержав преследований, переселились в Америку. Хотя, казалось бы, кому они мешали?

В защиту духоборов выступал Лев Николаевич Толстой. Он и его последователи организовали одну из первых массовых кампаний в отечественной и международной прессе, сравнивая гонения на духоборов в России с гонениями на первых христиан. Секретарь Толстого В. Г. Чертков в английской прессе опубликовал подробности о травле крестьян. Толстовцы написали воззвание к русской общественности, призывая помочь духоборам, которых лишили средств к существованию. Толстой дополнил воззвание своим послесловием и передал в помощь голодающим тысячу рублей, а также обещал впредь отдавать голодающим крестьянам все гонорары, которые получал в театрах за исполнение его пьес. Некоторых толстовцев за это сослали, но мятежного графа не тронули. Бердяев считал, что в русской интеллигенции вообще есть тяготение к духоборству.

Разумеется, в своих духовных исканиях Бердяев не мог пройти мимо русских сект, видя в их существовании свидетельство оторванности официальной церкви от народа. «Все хотят выйти из окостенелой, окаменелой, омертвевшей, внешней, бытовой государственно-утилитарной религиозности, все по-разному ищут новой религиозной жизни. Незримо рождается новый человек». Ой, как не сбылось пророчество. Ведь большинство граждан, сегодня именующих себя православными, пришли именно к «утилитарной» и «бытовой» религиозности.

Бердяеву довелось беседовать с крестьянами, которые были последователями самых различных теорий: «Некоторые духовные типы запомнились мне навеки. Знаю твердо, что Россия немыслима без этих людей, что без них душа России лишилась бы самых характерных, существенных и ценных своих черт. Я встречал целый ряд самородков, представителей народной теософии, и каждый имел свою систему спасения мира».

Философ отмечает, что «никто не мирился на меньшем, чем полное и окончательное спасение мира. Черта чисто русская, чуждая европейскому сознанию. Совсем особый духовный склад можно открыть в русском сектантстве – русскую жажду праведной жизни, жизни, освобожденной от этого мира». И сегодня каждый из нас, не приемля всего, что творится вокруг, знает, как спасти мир, ну, по крайней мере, Россию.

«Глубокая мистическая жажда» восхищает Бердяева, тем более что в духовных исканиях стирается разница между народом и интеллигенцией. В то же время философ критиковал сектантское мировоззрение: «Пафос сектантства – искание утерянной и первоначальной чистоты, а не нового творчества». Что сказать?.. Не многое можно сказать: идеал современного православного человека также остался в далеком прошлом.

Бердяев предвидит начало нового религиозного движения в России, синтез «народной духовной жизни» с «плодами культуры». И не может представить, что вскоре официальной религией станет безбожие. «Надо искать новую религию не в бунте против церкви, надо изменить саму церковь» – уверял философ, не зная, что над всякой русской религиозностью уже занесен меч.

Девяностые годы XX века принесли в Россию новые секты, шарлатанов, гипнотизеров всяких. Сначала народ было ими прельстился – в новинку-то, – потом отшатнулся. Одни пошли в церковь, другие обратились к самостоятельным поискам Бога в своей душе.

В XIX веке важнейшей частью церковной жизни становится богословие. Множество иерархов, проповедников и духовных писателей, вслед за святым Филаретом (Дроздовым), оставили наследие, являющееся краеугольным камнем духовной жизни православных в наши дни. В это же время возникает явление, характерное именно для русской культуры, – «светское» богословие, то есть участие мирян в богословских трудах. Как несколько категорично говорят батюшки – «философия в России может быть только религиозной».

Начало XX столетия – расцвет духовной жизни, Оптина пустынь, Дивеево, Иоанн Кронштадтский и другие подвижники. Царь и его семья удивительно набожны. И в это же время происходит разрыв церкви с интеллигенцией. В конце XIX века об «обмирщении» и «европеизации» интеллигенции писали Ф. М. Достоевский и К. Н. Леонтьев. А в начале XX века В. В. Розанов и Д. С. Мережковский говорили о невозможности примириться с позицией церкви.

Следование церковным обрядам могло в то время даже вызвать насмешку в «интеллигентном» обществе, об этом пишет Сергей Нилус. Одной из причин этого разрыва стал резонанс в обществе, вызванный отлучением Толстого от церкви. Церковь постоянно критикуется на страницах либеральной печати, интеллигенция обличается проповедниками и критикуется консервативной прессой. Образованные слои общества перестали быть православными по большей части, более того, православие воспринимается в них как «пережиток», «наивное суеверие».

Само слово «богоискательство» изначально звучало конечно же дико. Зачем нужны какие-то поиски в самой верующей, самой близкой к Богу стране? Ан нет, не тут-то было: на то и нужна интеллигенция, чтобы все подвергать сомнению. В том числе и традиционную религию. Итак, писатели и философы, Дмитрий Мережковский, Зинаида Гиппиус, Дмитрий Философов, стали основателями религиозных исканий на пороге XX века.

Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, В. В. Розанов стремились создать новое религиозное мышление. Мережковский провозглашал «абсолютную свободу и абсолютное бытие человеческой личности – в Боге». Бердяев утверждал «рыцарскую верность Богу – отцу своему родному». Главная идея богоискательства – бессмертие человеческой души. «Я знаю, что умру, но хочу жить и после смерти», – писал Мережковский. Он же утверждал: «Ежели я – не более чем явление, пузырь, сегодня вскочивший на поверхности неведомой стихии, чтобы завтра лопнуть, то уж лучше бы мне ничего не знать, чем, зная это, согласиться на такой же бессмысленный позор и ужас».