Амалия подошла к нему и протянула руку.

– Встаньте, граф.

– И не подумаю, – пропыхтел поразительный старик. – Так да или нет?

– Мне нужно подумать, – вывернулась Амалия.

– Значит, нет, – вздохнул Верчелли. Он взял ее руку и прижался к ней щекой. – Какая у вас нежная кожа…

– Зачем вам это надо? – не удержалась Амалия. – Вы ведь умный человек, граф!

– Хотите сказать, слишком умный, чтобы жениться? – проворчал тот, не без труда поднимаясь на ноги. – Должен же я хоть когда-нибудь пожить для себя, а не для государства или детей, которые вспоминают обо мне раз в год, или чего-то еще. – Он внимательно посмотрел Амалии в глаза, не отпуская ее руку. – Вы мне нравитесь, сударыня. В вас есть что-то такое… такое! – Верчелли вздохнул. – Но я не принимаю отказа, учтите. Пока вы в Иллирии, у вас есть время на то, чтобы принять мое предложение. Вы же не можете всю жизнь жить интригами Оленина и ему подобных, верно? Потому что государство – это машина, которой постоянно нужны свежие силы, и, когда мы уже не так хороши, как прежде, оно отставляет нас в сторону. Протестовать бесполезно, и мы похожи на оловянных солдатиков, забытых в углу и недоумевающих, почему хозяин больше не приходит с нами играть. И разочарование порой бывает ужасным, госпожа баронесса!

– Знаю, – спокойно ответила Амалия. – Но я уже решила, чем займусь, когда окончательно отойду от дел.

– И чем же?

– Буду жить в одном из своих имений, писать мемуары и смотреть, как каждый вечер за реку садится солнце. Мои дети и внуки будут рядом со мной, и я не буду разочарована, поверьте [25] .

– Прекрасный план, – одобрил Верчелли. – Будем сидеть и смотреть на закат вместе. – Он поцеловал своей гостье руку. – Нет-нет, позвольте мне тешить себя этой маленькой иллюзией. Я скажу прислуге, чтобы она пускала вас всякий раз, как вам захочется вновь полюбоваться на картины. Когда вы захотите получить в собственность их – и меня – только дайте знать.

И, к совершенному изумлению Амалии, он ей подмигнул.

«Нет, он вовсе не смеялся надо мной, напротив, он был совершенно серьезен, – размышляла моя героиня, возвращаясь в Тиволи. – Графиня Верчелли! – Она покачала головой. – А что? Нашлось бы немало женщин, и молодых, и красивых, которые сочли бы себя польщенными таким предложением. Это, конечно, ко мне не относится, но… Надо быть с графом осторожной, потому что теперь, когда мой план близится к завершению, любая помеха крайне нежелательна».

На следующий день ее навестил Петр Петрович Оленин.

– Как наше дело? – спросила у него Амалия.

Петр Петрович загадочно улыбнулся и ответил:

– Продвигается, Амалия Константиновна. Та восхитительная диадема, которую вы надевали в театр, вызвала у Лотты жгучую зависть. Хотите знать, за сколько король заказал в Париже украшения для балерины, чтобы ее утешить?

– Хочу.

Петр Петрович достал из кармана какую-то бумагу, развернул ее и протянул к Амалии. Та сначала посмотрела на итоговые цифры, приподняла брови и углубилась в чтение.

– Здесь значатся два заказа, – заметила молодая женщина, возвращая бумагу резиденту. – Один с бриллиантами, второй попроще.

– Который попроще – для королевы, – ответил Петр Петрович небрежно. – Она тоже видела вашу диадему и решила, что нечто подобное ей не помешает. Кроме того, теперь каждый раз, когда супруг ее чем-то раздражает, она требует для себя подарок в качестве, так сказать, моральной компенсации, так что эта парюра – только малая часть заказов, посланных в Париж.

– Как вы считаете, никто не догадался о нашей игре?

Петр Петрович задумчиво посмотрел на Амалию.

– Лично я не вижу никаких признаков, которые заставили бы меня так думать. Наш банкир действует как часы: скупает все долговые обязательства короля, а их становится все больше и больше. Казино, скачки, расходы на Лотту, а теперь еще и на королеву, которая раньше не требовала к себе такого внимания…

Амалия раскрыла веер и стала им обмахиваться.

– Нам нужно, чтобы в итоге получилась такая сумма, которую королю никто и ни при каких обстоятельствах в долг не даст. Иначе, когда я заведу с ним разговор о долгах, а он, к примеру, займет деньги у австрийского императора… вы и сами понимаете, что за этим последует.

– Еще немного, и получится как раз такая сумма, которая нам нужна, – улыбнулся Петр Петрович. – А насчет окружающих не беспокойтесь, Амалия Константиновна. Максимум, что они могут себе вообразить, – что вы надеетесь завлечь короля и таким образом добиться договора о Дубровнике.

Собственно говоря, Амалию беспокоили не столько окружающие, сколько сам король. Судя по всему, он тоже решил, что она не прочь его завлечь, и явно был настроен поддержать это намерение. Стефан уже не раз делал намеки, которые любая другая женщина поторопилась бы истолковать в самом выгодном для себя свете. Однако Амалия ничего не могла с собой поделать: иллирийский монарх ей не нравился, и все тут. Она находила, что у него глуповатый вид, и ей претило, что такие люди, как Лотта Рейнлейн, вертят им как хотят. Надо сказать, что Стефан раньше не встречал отказа, и Амалии приходилось использовать все свое искусство, чтобы держать его на расстоянии и в то же время не восстановить против себя. Другой проблемой стал Милорад Войкевич, с которым король привык делиться всем, что было у него на уме. И так как он не скрывал от адъютанта своих намерений по поводу Амалии, Милорад весь кипел. При Стефане он, конечно, сдерживался, но за порогом дворца сдержанности хватало ненадолго. Он ревновал, терзался и ничего не мог с собой поделать. Однажды он напрямик спросил у Амалии:

– Скажи, если бы он предложил подписать договор за ночь с тобой, ты бы согласилась?

Амалия, расчесывавшая волосы, обернулась. На языке у нее вертелся резкий ответ, но она встретила страдающий взгляд любовника – и смягчилась.

– Если бы это был брачный договор и я имела дело не с королем Стефаном, а с императором Наполеоном, я бы еще подумала, – сказала она с улыбкой.

Милорад с досадой стукнул кулаком по подушке.

– Наполеон! Как будто хоть кто-то его любил! Какие же вы, женщины, странные!