Было раннее утро. Стояла глухая тишина, только в соседнем загоне для верблюдов происходило какое-то движение. Оттуда доносился тихий звон серебряных украшений, — видимо, доили верблюдиц.

Загон, как и большой глиняный дом с садом, окруженный высокой стеной, принадлежал Дурдыеву, сторожу дорожной конторы.

Внезапно Буженинов услышал топот босых ног. В контору вбежала молодая туркменка.

Она быстро оглянулась по сторонам и подошла к Буженинову. У нее было красивое бледное лицо и светлые волосы. С плеч струилось платье из пурпурного шелка, на ногах — шальвары, отороченные внизу вышивкой. Она торопливо заговорила, обращаясь к Буженинову:

— Дорогой человек, пожалуйста, Дурсун просит у тебя маленький портрет Ленина. Совсем маленький портрет. Давай, пожалуйста, — просила она, прижимая руки к маленьким полушариям грудей, едва обозначавшимся под платьем.

Буженинов привстал.

— Портрет Ленина? — переспросил он, недоуменно глядя в темные глаза туркменки. — Зачем тебе?

— Вышивать буду, — шепотом сообщила Дурсун. — Давай, пожалуйста.

Буженинов продолжал оторопело глядеть на нее. В контору вошел Солдатенков.

Он был высок и строен. Его широкую грудь свободно облегала белая полотняная рубашка с раскрытым воротом. Русый снопик волос падал на веселые дерзкие серые глаза. Увидев Дурсун, рязанец замер: светлые волосы, крошечные босые ноги и серебряные украшения на груди — все это возникла перед ним, словно чудо.

Дурсун смутилась.

— Давай, давай, пожалуйста, — продолжала просить она, испуганно поглядывая на дверь. — Муж придет, плохо будет.

— Что она хочет? — спросил у Буженинова молодой бригадир.

— Портрет Ленина, — блеснул тот очками. — Странная просьба!

— Ничего не странная, — вспыхнул Солдатенков. — Девушка просит, надо ей дать. Да еще Ленина! Пусть повесит у себя в кибитке.

— Я не в кибитке, — повернулась к нему Дурсун. — Я ковер вышивать буду. Большой ковер. И портрет Ленина. — Она на минутку замолчала, словно прислушиваясь. — Страшно это. Нельзя вышивать человека. Понимаешь, товарищ? Закон запрещает. Убить могут.

И вдруг Дурсун засмеялась, обнажая мелкие молочно-белые зубы.

— А я вышью, пусть потом сердятся.

Солдатенков, ни слова не говоря, подошел к календарю и, полистав его, оторвал листок, на котором было изображение Ленина, читающего «Правду».

— Возьми, — протянул он листок. — Ты молодец! И ничего не бойся.

Дурсун схватила листок, быстро взглянула на него и прижала к сердцу.

— Ленин, — сказала она тихо. И еще раз повторила: — Ленин!

Солдатенков отвернулся. Буженинов, отойдя к окну, протирал очки.

Дверь скрипнула, в комнату вбежал Дурдыев.

Сторож тяжело дышал. Глаза его дико сверкали из-под черных бровей. Выпятив бороду, он двинулся к онемевшей женщине.

— Зачем пришла? — крикнул он по-русски и тотчас же что-то быстро заговорил по-своему.

Когда Дурдыев ворвался в контору, Дурсун успела спрятать листок с изображением Ленина за вырез платья. Сейчас стояла, гордо подняв голову, даже не глядя на разгневанного мужа.

Старик подскочил к ней и, схватив за волосы, с силой потянул к выходу, Дурсун закричала. Дурдыев ударил ее по лицу. Еще и еще раз.

И вот тут-то Солдатенков не выдержал. Он толкнул сторожа, и тот, как мешок, отлетел в дальний угол.

— Солдатенков! — угрожающе крикнул Буженинов. — Что вы делаете?

Дурсун, бросив мгновенный взгляд на бригадира, быстро, как ящерица, выскочила из комнаты. Сторож медленно поднялся с земли.

— Зачем обижаешь? — глухо спросил он, напяливая сбитую Солдатенковым лохматую папаху и с ненавистью глядя на бригадира.

Солдатенков подошел к нему, виновато улыбаясь.

— А ты зачем жену бил? — спросил он, словно ожидая примирения. — Разве можно?

Лицо старика побагровело.

— Моя жена, — дико сверкнул он белками. — Хочу бью, хочу убиваю!

Улыбка медленно сползла с лица рязанца.

— Вот как! Хочу бью, хочу убиваю? Кулак ты! — глухо бросил он. — Не знаю, как вас тут на этой земле, величают, а по-нашему ты кулак. Вот, — сунул он под нос опешившему сторожу сжатую в кулак руку.

— Солдатенков! — снова угрожающе произнес Буженинов.

— Да что Солдатенков! — отмахнулся бригадир. — Он и в сторожа пошел, чтобы от Советской власти спрятаться. Сторож нашелся! Кулак ты, а не сторож! А только власти твоей конец пришел. Понял? Слышал такое слово — Ленин! Вот он сказал — конец рабству. Везде, всюду на советской земле.