Шрифт:
— Я видела его только один раз, Мамед. Это был первый человек, который защитил меня, он отвел занесенную на меня руку.
Темный румянец заливает щеки Мамеда. В этих словах он слышит себе упрек.
— А он очень любил тебя, Дурсун.
Девушка поражена.
— Что ты говоришь, Мамед! Он даже не заметил меня, такую маленькую. Это неправда, Мамед!
— Нет, это правда, — твердо произносит юноша. — Он часто бродил здесь, под стенами этой усадьбы, чтобы увидеть тебя. А потом он хотел похитить тебя, спасти…
Дурсун вскрикивает и закрывает лицо руками.
От этого движения край одеяла отворачивается, обнажая ее худые плечи и упругую грудь. Мамед, закусывая губы, отворачивается. Как ему хочется обнять ее, прижать к сердцу, поцеловать эти милые губы и глаза. Почему нельзя этого сделать?
— Да, да, — успокоившись, продолжает юноша. — Он пришел сюда ночью, я дал ему план усадьбы. Он уже было проник коридором во двор, но на него напали собаки.
— Я слышала этот крик и лай, — вскакивает Дурсун.
Одеяло совсем сползает с нее, и она стыдливо натягивает его на плечи.
— Вот видишь, он был хороший человек.
Они умолкают. Мамед неторопливо вынимает из кармана лиловую шелковую ленту и кладет ее на ладонь Дурсун. Та долго глядит на ленточку, словно силясь что-то вспомнить, и вдруг лицо ее озаряет счастливая улыбка.
— Ты помнишь, Дурсун? — тихо спрашивает юноша.
— Помню, — так же тихо отвечает она. — Это было в тот день, когда…
Что-то мешает ей говорить, она отворачивается.
— Почему ты, Мамед, не захотел спасти меня?
В голосе ее печаль и упрек. Мамед не в силах сдержать себя, он падает перед ней на колени, целует ее руки. Дурсун тихо гладит его волосы, на глазах ее появляются светлые, счастливые слезы.
— Встань, Мамед, — шепчет она, — сюда кто-то идет.
Это Тоушан. Она весела и возбуждена. Щеки ее раскраснелись. Она двигается быстро, решительно, говорит громко и властно.
Да, в колхоз пришел настоящий хозяин!
— Уходи отсюда, — подталкивает она Мамеда, — совсем замучил сестру! Я теперь к ней тебя по пропускам впускать буду. Понятно?
— Зачем пропуска? — возражает Дурсун. — Я завтра встану. На работу пойду.
Тоушан обнимает сестру.
— Успеешь. Надо выздороветь сначала.
У Тоушан в руках сверток. Она не спеша разворачивает его. Это ковер Дурсун, на котором портрет Ильича и слова: «Долой калым!»
— Уцелел, — радостно вскрикивает Дурсун.
Немигающим, счастливым взглядом смотрит она на изображение Ленина.
— Это он пришел и освободил меня, — тихо шепчет Дурсун.
— Мы повесим этот ковер в правлений нашего колхоза, — говорит Тоушан. — Пусть Ленин всегда будет с нами!
На дворе солнце ослепляет Мамеда. Светит и греет, будто в мае.
А на дворе уже декабрь. Да разве в такой день может быть другое солнце? Никогда!
Навстречу Мамеду бодрой, торопливой походкой шагает Нарзабай. Это тот старик-чабан, который предупреждал Мамеда о появлении таинственного чалмоносца. Теперь он башлык, председатель сельсовета.
Ниязова куда-то срочно отозвали. Ну что ж, пусть погуляет до поры до времени.
— Гургун, ми ата! Привет, отец! — кричит Мамед, протягивая Нарзабаю широкую ладонь.
— Привет, привет, — отвечает старик. Глаза его смеются.
— Кейф ми кек ме? Как здоровье? — спрашивает Мамед, соблюдая все правила вежливости.
— Лучше всех, — поднимает Нарзабай большой палец.
Они стоят посреди двора, облитые щедрым солнцем. Вокруг хлопочет народ. Откуда-то все время доносится мелодичный праздничный звон.
— Что это? — спрашивает Мамед.
— Разве не знаешь? — хитро щурится старый чабан. — Народ возвращается. Верблюжьи колокольчики звенят. И оттуда, с той стороны, — он машет по направлению к границе, — и из других мест. Нельзя жить без родины, Мамед.
Юноша поднимает голову. Он видит, что на крыше башни хлопочет Джума. В руках у него что-то красное. Мальчик поднимает над поверженной крепостью алый стяг…
ИСЧЕЗНОВЕНИЕ НИНЫ
Проходили дни и ночи, а люди все еще оставались под впечатлением трагической гибели бригадира. Собираясь вместе в бараке, они все поговаривали о скором отъезде.
Добродушный Борисенко выбивался из сил, стараясь по вечерам развеселить людей, рассеять неприятные, тяжелые думы.