На следующий день рано утром мы с женой погрузили на детские санки вязанку дров, пару табуреток, кипу газет, тряпки, ведро, кулёк картошки, кое-что из посуды и отправились осваивать свой дом. Он нам показался необычайно просторным. Из входной двери попадали прямо в кухню, через которую можно было войти в комнату. На кухне была выложена невысокая кирпичная печка для приготовления пищи. Комната представляла собой помещение с высокой, голландского типа печью посередине, с помощью которой образовалось нечто вроде ниши или небольшой второй комнатки без дверей и окон. Эту нишу предполагалось, видимо, использовать как спальню. Из комнаты площадью в 15 квадратных метров на южную сторону выходило широкое окно, через которое вся комната заполнялась ярким светом морозного февральского солнца. Стены комнаты были покрыты тонким разрисованным картоном наподобие обоев, а на кухне деревянные стены оставались чистыми. Хорошо поструганные и плотно пригнанные доски на полу и потолке не были покрашены и издавали приятный запах свежего хвойного леса. Дом был предназначен для двух хозяев, и, войдя в него с другого торца, можно было обнаружить точно такую же квартиру, но мы пока не знали, кто будет нашим соседом через стенку. К каждой квартире был придан земельный участок размером в 6-7 соток, с небольшим шлакобетонным сарайчиком и дощатым туалетом. Воду надо было брать из колонки на улице, подступы к которой весьма затрудняла ледяная горка вокруг неё, образовавшаяся из-за постоянно текущей воды во избежание замерзания. К привезённым нами дровам присоединили раздобытые где-то неподалёку остатки строительного мусора, несколько мешков опилок и стружек, какие-то деревянные колья и растопили печку, сначала на кухне, а затем и в комнате. Согрели воду для мытья окон и полов, сварили картошки для поддержания физических сил, и дом стал понемногу приобретать жилой вид под натиском тепла и запахов. На верхнюю часть окон сразу же прикрепили газетные полосы в виде занавесок, чтобы ни у кого не оставалось сомнений в том, что здесь уже живут, дом обитаем. На наше счастье, печи горели хорошо, тяга была отличной и надо было только научиться управлять задвижками, чтобы не упускать лишнее тепло на улицу, но и не угореть, да и предстояло где-то запастись дровами, которых требовалось, судя по первому нашему опыту, много, даже очень много. Не успели мы ещё освоиться, как явился тот самый представитель жилищного управления, который назвался комендантом, и потребовал либо представить ордер на вселение, либо немедленно освободить дом. "В противном случае, - сказал он, - я вынужден буду выдворить вас с помощью милиции". Дальнейший разговор происходил по уже подготовленному сценарию. Держа топор в руке, я ему в угрожающих тонах посоветовал не приближаться к двери дома. "Меня с женой и ребенком выкинули из общежития, и нам некуда деваться", - сказал я. Он ответил, что не допустит самовольных захватов и сейчас приведёт милицию. В ответ я ему предложил сначала пойти к Байковскому и ознакомиться со списком на вселение, а затем уже привлекать милицию. Тут он стал жаловаться на то, что, если дело так пойдёт, то вскоре все дома окажутся захваченными до выдачи ордеров. В общем, через несколько минут мы расстались довольно мирно, и я понял, что никаких силовых акций не последует.

После приобретения второго жилья мы с женой некоторое время находились в состоянии неопределенного равновесия, блуждая между двумя квартирами. Чтобы окончательно переехать, нужны были две вещи: ордер на квартиру и дрова. Постепенно на тех же детских саночках мы перевезли не только свои вещи, но и небольшое количество дров, которые были на прежней квартире. Затем с одним из наиболее отчаянных своих друзей я несколько раз по ночам ходил в лес, который находился совсем рядом, чтобы притащить пару-тройку небольших деревьев. Это занятие я почему-то не считал воровством, хотя, по существу, оно и было таковым. Мы, вероятно, вовремя осознали опасность подобного промысла и не стали злоупотреблять. Наши действия, конечно же, были вызваны не желанием присвоить государственное добро, стремлением получить эти проклятые дрова без оплаты, а безысходностью. Нельзя было в то время просто прийти на дровяной склад и приобрести дрова, оплатив их стоимость и доставку. На всё требовалось разрешение, которое добывалось нелегко. Надо было подать в завком (заводской комитет профсоюзов) заявление, которое визировалось руководством жилищного управления, с указанием занимаемой площади и типа помещения, требующего индивидуального отопления. С этим заявлением вы шли к начальнику склада, который давал указание выписать соответствующий наряд (при наличии дров). Далее - в бухгалтерию, где вам выписывали документ для оплаты. После того, как вы принесёте из кассы квитанцию об оплате, вам возвращали наряд на получение дров. Параллельно с этим надо было в транспортном цехе заказать грузовую машину, что требовало таких же, если не ещё больших усилий, и оформить соответствующие документы. "Левых" машин в то время не было. После всех этих мытарств чаще всего либо машина не подходила в назначенный день, либо дров уже не оказывалось. Если же ужасно повезёт, вам на складе указывали на груду беспорядочно разбросанных трёхметровых сырых, обледеневших брёвен и разрешали набрать положенную кубатуру. А у нас прописки по новому адресу не было, так как волокита с выдачей ордеров затягивалась до неопределённого времени, и, следовательно, никаких законных прав на приобретение этих злополучных дров у нас не было.

Я описываю этот незначительный эпизод из прошлой жизни, чтобы на небольшом примере показать одну из особенностей распределительной системы, обеспечивавшей подобными методами принципы "справедливости" в нашем обществе. Молодое поколение об этом времени почти ничего не знает, а люди, которым сейчас за шестьдесят, зачастую предпочитают помнить только дешевую колбасу, за которой часами простаивали в очередях, и готовы ради неё опять "отдаться" коммунистам, напрочь позабыв все совершенные ими преступления, и не только в одной стране, а буквально во всех уголках мира. Впрочем, эта тема совершенно другого разговора.

Как бы там ни было, мы довольно быстро приспособились к новым условиям жизни, перезнакомились с ближайшими соседями и начали готовиться к первой весне, чтобы земля не пропадала даром. В связи с этим вспоминается один почти анекдотический случай.

Один из соседей, несколько чудаковатый человек лет на 10-12 старше меня, с которым мы частенько шагали через заснеженное поле, отделявшее наш поселок от основной части города, поделился со мной некоторыми своими "соображениями".

– Скоро весна, - говорил Д.И., - надо будет что-то посадить на участке, а удобрений мы не достанем. Я, Рефат Фазылович, придумал, как решить эту проблему, советую и вам. Присмотритесь к моему участку - он размечен по снегу ровными линиями на клеточки, наподобие шахматной доски. Для чего я это сделал? Мы с женой каждый раз, когда появится необходимость сходить по нужде, не отправляемся в туалет, а систематически, клетку за клеткой, заполняем своим "добром" площадь будущего огорода. Таким образом мы рассчитываем до мая равномерно обработать до двух соток. На первый сезон этого вполне достаточно. Как вы на это смотрите?
– спросил он, очень довольный своей идеей и тем, что так бескорыстно поделился своим открытием.

– Но ведь соседи увидят, неудобно этим заниматься средь белого дня у всех на глазах!
– пытался я возразить. Но мои сомнения тут же были опровергнуты:

– Рефат Фазылович, при определённой настойчивости можно приспособить свой организм к тому, чтобы позывы появлялись только поздно вечером, когда никто вас не увидит за этим делом. Мы с женой этого уже добились. В конце концов, какая разница, где сидеть: в туалете с щелями или на открытом воздухе?

Тема была исчерпана, и мне оставалось только пожелать ему успехов в его "больших" делах.

Этого человека занимала ещё одна проблема, сомнениями в решении которой он поделился со мной.

– Вот посмотрите, Рефат Фазылович, - говорил он, - мы с вами каждый день пересекаем это снежное поле туда и обратно. А каково направление нашей тропинки? Видите, как она вихляет то направо, то налево без всяких на то причин. Разве нельзя было бы её выпрямить и шагать по тропинке прямой, как стрела? Вот я и придумал: как только выпадет свежий снег, встать раньше всех, пока никто своими следами не испортил дорожку, и пройтись строго по прямой линии. А все следующие пойдут по моим следам и образуется в результате совершенно прямая тропинка.

– Ну и как?
– поинтересовался я после проведенного им эксперимента.

– Знаете, Рефат Фазылович, ничего не могу понять. Я становлюсь у нашего края поля, намечаю ориентир на противоположном конце и иду прямо на него, стараясь не отклоняться в сторону. А когда дойду до конца и поворачиваюсь назад, дорожка опять оказывается зигзагообразной, правда, не в такой сильной степени, но всё же. В чём дело, как вы думаете?

– Может быть вы, Д.И., накануне хлебнули лишнего?
– чуть поддразнил я его, зная, что он человек совсем непьющий.

Было у него и множество других идей, обсуждение которых происходило, как правило, по утрам по пути на работу. Однажды ему удалось склонить Сергея Павловича на проработку довольно авантюрной идеи по замене дорогостоящих дюралевых тонкостенных баков на ракетах на баки из... бетона. Абсурдность идеи была очевидна, и тем не менее какое-то полезное время и ресурсы на это были потрачены. Видимо, С.П. шел иногда на такие вещи сознательно только ради поощрения в принципе свежих идей, а не из-за того, что верил в перспективность каждой из них. Влияли на подобные решения и опасения прослыть "зажимщиком" рацпредложений, исходящих от рядовых работников. Ведь все находилось под строгим партийным контролем, а С.П. не был ещё тем С.П., которым стал позже; в эти годы даже членом партии он не был.