Я иногда задаю себе вопрос: был ли какой-то смысл в их столь долгом задержании у нас? Они работали в полной изоляции от нас, не имея возможности официально участвовать в проводимых нами разработках. Немцы выпустили несколько эскизных и технических проектов более совершенных ракет. Их проекты рассматривались на технических советах, по ним принимались какие-то необязывающие решения, затем проекты дорабатывались, им обещали реализовать их, но ни финансов, ни производственных мощностей им не предоставляли. Вскоре они осознали, что их попросту заставляют заниматься переливанием из пустого в порожнее. Это даже привело к нескольким конфликтным ситуациям. Немцы старались хорошо выполнить свою работу, и подобное игнорирование их деятельности обижало, чувствительно било по самолюбию. Может быть, какие-то проектные или конструкторские идеи, предлагаемые ими, были использованы в наших проектах? К сожалению, ничего определенного об этом сказать не могу. Могу только сказать, что мы, баллистики, варились в собственном соку. И все же смысл в их пребывании здесь по логике вещей, очевидно, заключался в том, чтобы в максимальной степени выжать из них какие-то плодотворные идеи, которые бы помогли нам ускорить создание ракет с более высокими тактико-техническими характеристиками. Если дальше развивать эту мысль, мы неизбежно столкнемся с очень больным вопросом о приоритете и первенстве. Не имея возможности заняться данным вопросом детально и со всей ответственностью, мы оставим его без дальнейшего внимания и вернёмся к событиям осени 1947 года.

Я приехал на полигон не с первой группой, а со второй или с третьей в специальном железнодорожном составе, называемом спецпоезд. Он был c немецкой тщательностью оборудован всем необходимым для того, чтобы автономно производить все работы по подготовке и пуску ракеты. Были в нем жилые вагоны с купе на два человека, баня, столовая, прачечная, буфет, лазарет, помещения для отдыха, не считая ряда лабораторий, мастерских, измерительной техники, склада запасных частей, комнат для совещаний, кабинетов для руководства и т.д. К моменту нашего приезда в голой степи было построено несколько самых элементарных бараков для жилья, без всяких удобств, если не считать обыкновенных железных печурок-времянок, с помощью которых поддерживалась хоть какая-то положительная температура. Недалеко возвышалась железобетонная конструкция стенда для вертикальных огневых испытаний ракеты, ангар-барак для предстартовой подготовки ракет в горизонтальном положении, бетонная площадка для запуска ракеты, готовился бункер.

Осень выдалась холодная и слякотная, поэтому мы постоянно мерзли, ходили испачканные жидкой грязью, а зачастую и мокрые. Нам всем выдали стеганые ватники, но от них во время дождя проку было мало. Первым, кого я увидел, когда сошел с поезда, был доктор Вольф, представлявший собой комичное зрелище. В ватных штанах и телогрейке, на носу шикарные роговые очки (он был сильно близорук), на голове шляпа с бантиком из шёлкового шнурка, на ногах ботинки с привязанными к ним галошами, которые он с трудом поочерёдно вытаскивал из размокшей земли. Он очень обрадовался встрече и тут же стал пояснять, как бы оправдываясь, что галоши обязательно надо привязывать, иначе рискуешь остаться без них.

Наша баллистическая группа обосновалась в одном из вагонов спецпоезда, в котором мы оборудовали места для расчетчиц, работающих на электрических счетных машинках, туда же поставили несколько компараторов - приборов, на которых предстояло расшифровывать результаты фототеодолитных съемок полета ракет. Каждый из нас, видимо, чувствовал себя немного первопроходцем, да и довольно экзотические условия давали ощущение необычайности происходящего.

С тех пор прошло много-много лет, точнее, чуть больше полувека, и среди воспоминаний одним из самых ярких представляются впечатления от первого запуска двигателя ракеты ФАУ-2 в стендовых условиях. К назначенному времени явно не успевали из-за разных неполадок, поэтому несколько раз объявляли задержки то на 5 минут, то на 30. Недалеко от стенда в земле были вырыты специальные "щели", откуда и предстояло наблюдать. Мы устали от ожидания, замерзли, проголодались, к тому же постепенно нас окружила кромешная тьма. Наконец после очередного воя сирены, известившего готовность к запуску, мы заняли свои места в щелях, не особенно надеясь на успех. Вдруг что-то бабахнуло, как выстрел из пушки, появился мощный поток яркого огня и тут же оглушительный, ни с чем ни сравнимый жуткий грохот. До нас долетели небольшие комья земли, и скорее не дошло, а донеслось тепло этого огня, даже не тепло, а жар. Казалось, дрожит вся земля от этой мощи, перестаёшь ощущать своё собственное тело, ничего не чувствуешь, кроме огня и грохота. Но удивительным было то, что хотелось, чтобы это продолжалось; хотелось находиться в этом завораживающем кошмаре ещё какое-то время в ожидании чего-то неведомого. Ни одна клеточка организма не оставалась равнодушной к тому, что происходило. Вдруг все так же внезапно прекратилось, как и началось. На несколько мгновений наступила жуткая тишина, которая тут же была нарушена шумными криками восторга, поздравлениями.

После этого посвящения искусству создания "грома и молнии" были десятки, если не сотни, натурных пусков различных ракет, включая такие, как Н-1 - ракета-носитель для осуществления пилотируемых полетов на Луну, "Энергия-Буран" - ракета для челночных полётов по маршруту Земля-Орбита Земли-Земля. Тяга двигателей последних ракет-носителей измерялась тремя-четырьмя тысячами тонн, на фоне которой тяга той первой ракеты в 25 тонн кажется просто игрушечной. Каждый пуск крупной ракеты-носителя уникален, неповторим, он завораживает. И все же сила первых впечатлений несравнима ни с чем.

Лётные испытания прошли более или менее успешно, если принять во внимание, что это были самые первые испытания ракет подобного типа, да ещё собранные из привезенных из Германии частей. Из одиннадцати запущенных ракет пять дошли до цели. Много переживаний и хлопот доставила одна ракета, резко отклонившаяся в полёте влево от трассы. По первым впечатлениям, она "пошла" в сторону города Саратова. К счастью, до Саратова расстояние было больше, чем предельная дальность ракеты в 270 км., и ракета до него просто не могла долететь. Наши специалисты самостоятельными силами не смогли установить причин такого поведения ракеты и привлекли к анализу немцев. К их чести, они во главе с упомянутым уже доктором Г.Хохом и известным специалистом по гироскопии доктором К.Магнусом быстро разобрались с этим явлением, определили "виновника" ненормальности - вибрационные помехи, рассчитали и изготовили фильтр, отсекающий возможности попадания этих колебаний в приборы системы управления. По приказу Наркома вооружения Устинова каждому из немецких специалистов - участников этой группы анализа - была вручена огромная по тем временам премия - по 15 тысяч рублей. Для сравнения отмечу, что зарплата инженера составляла 980 рублей. Кроме того, на всю группу была отпущена двадцатилитровая канистра спирта, справиться с которой, конечно же, помогли все.

Трудности с отработкой ракеты объяснялись, в основном, почти полным отсутствием измерительных средств, подобных нынешним радиотелеметрическим. Фототеодолит мог помочь определить саму траекторию и ещё какие-то внешние проявления неисправностей. Очень небольшую информацию приносили донесения "группы визуальных наблюдений", в которую входил и я. Командного бункера для управления запуском ракеты, как на всех последующих этапах работ, ещё не было, и все пуски производились по командам из немецкой бронемашины - штатной принадлежности немецких боевых стартовых позиций под названием "Панцерваген". Поскольку вблизи стартовой площадки не было вообще никаких помещений, все возникающие вопросы обсуждались либо стоя на пусковой площадке, либо в более серьезных случаях, в так называемом "банкобусе". Слово это возникло как элемент народного творчества и состоит из соединения двух корневых слов: банк - в смысле коллективного обсуждения, и автобус, каковым являлся полуразрушенный корпус бывшего небольшого автобуса. В особенно холодные, ветреные дни было счастьем проникнуть в этот "банкобус" на очередное совещание руководства, чтобы хоть немного согреться, а заодно и поучаствовать в горячих спорах.

Вот в каких условиях начиналось у нас становление современной ракетно-космической техники. Впрочем, о космосе в те дни мало кто ещё думал, разве что Королёв. Как бы трудно всем ни пришлось, первые шаги были сделаны, может быть, самые важные и тяжёлые, но работать было интересно, очень интересно.

В последующие годы полигон в Капустином Яру (сокращённо Кап-Яр) получил быстрое развитие. Основной рабочей зоной был район так называемой технической позиции, расположенный от самого Кап-Яра на удалении порядка 30-ти километров. Здесь были построены гостиницы, столовая, два небольших магазина, разбит небольшой сквер для прогулок. Главным сооружением был монтажно-испытательный корпус - МИК, в котором ракеты оснащали всем необходимым, проходили горизонтальные испытания, готовились в сухом виде к пуску. Затем вывозились на стартовые площадки, которых было несколько. Там ракеты устанавливались в вертикальное положение, заправлялись всеми компонентами топлива, проходили предстартовые испытания и затем запускались. Полигон был собственностью военного ведомства, разработчики ракет были здесь как бы командированными гостями. Всю работу должны были проводить офицеры и солдаты войсковой части по инструкциям и под наблюдением представителей промышленности. Однако в действительности, особенно на первых порах, никто с таким распределением не считался, так как у самих разработчиков не было достаточного опыта и знаний, чтобы с самого начала всё предусмотреть. Часто возникали неисправности - так называемые "бобы", над устранением которых и объяснением причин их появления работали смешанные группы.