– Смотрите! Смотрите! Это его мать! А вот его братья! Пропусти их, женщина! Дай им пройти!

Иисуса охватило смятение, и он опустил глаза. Взгляд у Марии был хмурый и напряженный. Кто же их предупредил? Иисус поднял руки, и сразу наступила тишина.

– Я знаю, вы пошли за мной не потому, что видели знамения, – заговорил Иисус, – а потому, что те из вас, кто был со мной в Вифсаиде, ели небесный хлеб и насытились им, в то время как другие по-прежнему остаются голодными и просят лишь хлеба, который утоляет телесный голод. Я говорю вам всем: хлеб, испеченный в печах, – это преходящая пища, а хлеб вечной жизни нельзя испечь или продать. Это нетленный хлеб.

Все вытаращили глаза от изумления. Мария и бровью не повела.

– Этот хлеб, – продолжал Иисус, – даст вам Сын Человеческий, поскольку именно его Бог отметил печатью Своей власти. Если вы не будете в него верить, вы не получите этого хлеба.

– Все это слова, – громко крикнул какой-то мужчина, – но будет ли знамение, чтобы и мы увидели и поверили тебе?! Я тоже был в Вифсаиде, но единственный хлеб, который я ел, был тем, что я захватил с собой. Ты не дал нам хлеба в отличие от Господа, который послал манну нашим предкам в пустыне, о чем написано в Книгах: «И дал Он им хлеба небесного, дабы насытились они им». Ты раздавал нам слова, утверждая, будто это хлеб, а теперь ты снова повторяешь эти же самые слова. Ты творишь чудеса, но кудесники тоже творят чудеса. Подай нам знамение, человек!

– Он ходил по воде, чего ты хочешь еще, неверящий? – раздался голос, и Иисус сразу узнал его: это был голос Симона-Петра. – Я находился в лодке вместе со своим присутствующим здесь братом Андреем, и с Иаковом, и с Иоанном, и с Фомой. Мы видели, как он, оставшийся в Вифсаиде, шел по воде точно так же, как ты ходишь по земле, чтобы спасти нас, погибающих в бурю! Какие еще знаки тебе нужны?

Присутствующие шумно заспорили, но Иисус резко прервал их.

– Говорю вам: значение должны иметь не знамения. Моисей дал вам хлеб небесный, но только истинный Отец дает истинный хлеб с небес. Это тот хлеб, который сходит с небес и дает жизнь миру.

– Так подай нам всегда такой хлеб! – послышались голоса.

Иисус подождал, когда страсти улягутся, и сказал:

– Я есмь хлеб жизни.

Все оцепенели от изумления.

– Приходящий ко Мне не будет алкать, – продолжал Иисус, – и верующий в Меня не будет жаждать никогда. Но Я сказал вам, что вы и видели Меня, и не веруете.

Они не были готовы к подобным словам, и он прекрасно знал об этом. Никто из них не мог ничего понять. Они цеплялись за слова, а слова вызывали у них возмущение. Как бы то ни было, они никогда не смогут понять его до конца. А он пришел в синагогу вовсе не для того, чтобы успокаивать их. Время спокойствия прошло. Наступило время пробуждения. Иисус уже давно знал эти слова и ждал, когда они сами польются из его уст. Точно так же он давно понял, что был единственным, кто мог вывести людей из внутренней пустыни, как Моисей, освободивший иудеев от рабства. Эти люди» его люди, по-прежнему нуждались в избавителе. Но если бы они были римлянами или, например, скифами, то есть людьми, которым не надо было рвать цепи, они не нуждались бы в нем.

– Что все это значит? Что ты нам тут рассказываешь, человек? – закричал другой мужчина. – Что значат слова о том, что ты хлеб, посланный Господом, и что если мы не съедим этого хлеба, то лишимся вечной жизни? А как же наша вера, наши Книги, наши пророки?

Раввину стало не по себе. Возможно, ему лучше было бы уйти из синагоги, чтобы его не обвинили в том, что он будто бы потворствовал столь необычным высказываниям? Даже Мария, казалось, осуждающе смотрела на сына.

– Я сошел с небес не для того, чтобы творить волю Мою, но волю пославшего меня Отца. Воля же пославшего Меня Отца есть та, чтобы из того, что Он Мне дал, ничего не погубить, но все то воскресить в последний день.

– Ты уже одного погубил! – крикнул кто-то.

Другие тоже закричали, что уйдут, поскольку не хотят погибнуть.

– Мы пришли, чтобы увидеть человека, который укоренит основы Израиля, – сказал какой-то старик, – а не слушать того, кто сотрясает их.

Многие направились к выходу. Мария, ученики и оставшиеся в синагоге сидели, словно пребывая в прострации.

– Воля Пославшего Меня, – продолжал Иисус, – есть та, чтобы всякий, видящий Сына и верующий в Него, имел жизнь вечную; и Я воскрешу его в последний день.

– Этот человек сошел с ума! – закричал один из оставшихся. – Минуту назад он говорил, что он хлеб, посланный Господом, чтобы насытить нас, а теперь он говорит, будто он сын Господа и что он заставит мертвых выйти из своих могил! Это противоречит здравому смыслу! Может, этот человек просто играет словами? Может, он один из тех болтунов из Декаполиса, которые превращают своих слушателей в ослов? Или же потому, что его имя, которое он столь неразборчиво произнес, звучит как «хлеб», он верит, будто он хлеб Господень? Мы все здесь иудеи, человек, а ты путешествовал по далеким краям! Это земля Моисея и Давида, а теперь еще и Иова! Говори яснее!

Сердце Иисуса бешено забилось, в висках застучала кровь, руки стали влажными. Закололо в затылке, и сразу же по всему телу разлилась ярость, эта свинцовая печаль. Но Иисус спокойно посмотрел на своего противника.

– Язычник верит, что верующий сошел с ума, а верующий верит, что с ума сошел язычник, – сказал Иисус, – потому что каждый из них говорит на старом языке. Я же говорю новые слова. Эти слова открыл мне Господь. Ты принадлежишь к тем же людям, которые не понимали пророков, но ты ссылаешься на Моисея. А когда Моисей спустился с горы, человек, он нашел твоих предков, тех самых, кого он накормил и освободил, танцующими вокруг золотого тельца, потому что они не слушали его! Ибо твои предки знали золотого тельца, человек, лучше, чем слова, которые Моисей принес с собой с горы!