Поколебавшись, Росарио все же решилась признаться.

— Я узнала об их смерти сразу, — тихо произнесла она.

Алонсо недоумевающе наморщил лоб. Она на мгновение коснулась его лица, словно желая разгладить морщинки, и тут же убрала руку, оглянувшись, нет ли никого из слуг рядом.

— По словам священника, снаряд попал в замок в два часа дня, — стала объяснять Росарио. — В этот же самый момент, хотя я находилась здесь, в Каса де Фуэнтес, у меня возникло ощущение какой-то внезапной пустоты. Как будто незримые нити, соединявшие меня с дорогими людьми, вдруг оборвались. Если бы я уже тогда знала, что могу менять реальность; если бы я могла делать это на четырехчасовой, как умею сейчас, я бы отыскала такой виток, в котором мои родители покинули замок за несколько часов до обстрела.

— Если бы такой виток нашелся, — осторожно ввернул Алонсо.

— Находить нужный виток — это часть искусства орбинавта. — Росарио поймала себя на том, что рука тянется к локону за ухом. С тех пор как Алонсо показал ей это движение, она стала замечать его за собой. — Алонсо, можешь ли ты поверить в то, что я действительно чувствовала, что с близкими мне людьми что-то стряслось? Или ты думаешь, что это мои фантазии?

Когда-то Фелипе считал именно так, но Росарио полагала, что Алонсо отреагирует иначе, и не ошиблась.

— Конечно, я верю. — Алонсо даже слегка удивился такому вопросу. — Если мир — это продукт наших мыслей, то почему бы некоторым людям не иметь такой чувствительности к тому, что в нем происходит? Просто я не подозревал, что у тебя есть еще и эта способность.

— Есть, — произнесла Росарио очень уверенно. — Поэтому я за тебя и не беспокоюсь. Если с тобой что-то случится, я сразу это почувствую — ведь нас с тобой теперь соединяет очень прочная нить. Почувствую и приду на помощь.

— А как ты это сделаешь? — растроганно спросил Алонсо. — Если ты не будешь знать, что именно произошло, то как же ты решишь, какое именно изменение необходимо произвести?

— Что-нибудь придумаю. Я больше своих близких в обиду никому не дам!

Такое же чувство неожиданной внутренней пустоты Росарио испытала четыре года назад, когда в столкновении «святого братства» с разбойниками погиб Фелипе. Она вдруг перестала ощущать связывавшую их нить. Как и в случае с родителями, Росарио не оставляла необъяснимая уверенность в том, что она могла бы уберечь мужа, если бы непрерывно думала о его безопасности. Но как можно все время думать только об одном? К тому же он всегда утверждал, что в его службе в «святом братстве» нет ничего опасного.

После гибели Фелипе к ней стал захаживать их сосед Каспар де Сохо, вдовец, с которым Фелипе приятельствовал. Оба служили в «святом братстве». При жизни мужа Росарио почти не вступала с Сохо в разговоры, предоставляя это Фелипе и не понимая, как он может терпеть общество этого человека. Сосед, несмотря на благообразную внешность римского патриция, пугал ее. Когда он открыто восхищался борьбой инквизиции с еретиками и неверными, когда с восторгом рассказывал об арестах и пытках, в его глазах горело нечто такое, от чего на него было неприятно смотреть, словно он поражен каким-то безобразным недугом.

Теперь Каспар де Сохо стал регулярно появляться в Каса де Фуэнтес на правах соседа, утешающего вдову погибшего друга. Росарио не знала, как вежливо отвадить его. Спустя год он признался ей в любви и предложил выйти за него замуж. Росарио ответила ему, что между ними ничего быть не может, так как ее сын начал ухаживать за его дочерью, и они не должны препятствовать счастью своих детей. С таким доводом Каспар спорить не мог.

Однако весной 1492 года, когда после возвращения Мануэля с гранадской войны стало ясно, что он не намерен возобновлять ухаживания за Долорес, Каспар снова заговорил о женитьбе.

На этот раз Росарио прямо сказала ему:

— Дон Каспар, я не могу велеть сердцу полюбить вас. Это не зависит от моих приказов.

— В нашем возрасте, — не отставал упорный вдовец, — романтическая любовь не так уж и важна. Главное, чтобы муж был опорой жене, а жена — помощником мужу, как сказано в Священном Писании.

— Боюсь, что ни то ни другое не может возникнуть без взаимной привязанности и доверия, — возразила Росарио.

— Вы хотите сказать, донья Росарио, — глаза Каспара потемнели, — что я чем-то вызвал ваше недоверие?! Чем же, позвольте узнать?

Росарио прикусила губу. Про доверие она сболтнула не подумав. Не могла же она сказать ему: «Тем, что вы водите дружбу с инквизиторами»!

— Дон Каспар, вы не можете принудить меня к женитьбе помимо моей воли, — заявила она наконец, решив, что в такой ситуации необходимо проявить твердость. — Если бы я хотела что-то изменить в своей жизни и обратилась к вам с просьбой об участии в такой перемене, я, вероятно, должна была бы как-то обосновать свой поступок. Но я ничего у вас не прошу и ничего не собираюсь менять. Почему же вы считаете, что я должна вам что-то объяснять?