Нет, такого витка не оказалось. Я либо выходил из чащи еще позже, либо вообще продолжал свое блуждание во влажном дождевом лесу.

Поэтому я решил воплотить в жизнь вариант, дающий женщине несколько секунд промедления из-за разговора с соседкой.

Я наблюдал за происходящим с гулко бьющимся сердцем. Спасут ли женщину эти секунды? Ведь змея все еще там, за листьями!

Женщина раздвинула кусты и с криком отскочила назад.

У меня невольно вырвалось ругательство! Нет, мое вмешательство было слишком запоздалым!

Однако сборщица фруктов, к моему удивлению, вместо того, чтобы упасть на землю и забиться в конвульсиях, что-то выкрикнула, и две другие женщины, схватив палки, стали бить по листьям. Я понял, что она увидела змею, но вовремя успела отскочить! Очевидно, змея находилась не так близко к женщине, как в том витке реальности, который я отменил.

Вздох облегчения при продолжающемся отчаянном сердцебиении…

Я спас человека!

И все же она была так близка к гибели! Все было бы намного надежнее и безопаснее, если бы я вышел из чащи раньше и мог бы сам принять участие в событиях, остановить ее, предупредить об опасности.

Это случай убеждает меня в том, что мой удивительный дар необходимо использовать с большей пользой. До сих пор я в основном ограничивался трюками с лягушками и шишками. Об этом надо хорошенько подумать.

Сегодня я принесла Раваке плод гуябары.Косточка большая, а мякоти мало, но она очень вкусна. Раваке понравилось. Про фрукты он раньше не знал, а с листьями этого дерева знаком. На них удобно рисовать. Пришелец уже давно отмечает на них дни.

— Почему ты не пользуешься календарем? — спрашиваю я. — Ученик бехике может объяснить тебе, как он устроен.

— Я уже говорил с ним, — отвечает пришелец и отбрасывает упавшую на лоб прядь своих волос цвета соломы. Он так и не стал ни состригать их над бровями и над затылком, ни собирать их в пучок на темени, как делают многие из нас. Я представляю, как бы это выглядело, и мне становится смешно, но я сдерживаю смех. — Ваш календарь основан на фазах луны, а наш — на движениях солнца, — говорит Равака совершенно непонятные мне слова, но я все равно с удовольствием слушаю его голос. — Мне так и не удалось найти соответствия между ними. Поэтому в какой-то день, когда, по моим расчетам, было начало нового года, я просто обозначил для себя как первое января. Ничего страшного, если я ошибаюсь на несколько дней. Это лучше, чем вообще не представлять себе, какой сейчас год. А это, несомненно, произойдет, если я прекращу отмечать дни.

— И какой сегодня день на твоих листьях гуябары?

— Четвертый день февраля месяца тысяча четыреста девяносто четвертого года, — отвечает Равака, и теперь я не выдерживаю и прыскаю. Он, глядя на меня, тоже смеется.

Потом пришелец совершает нечто еще более странное, чем его длинные слова про дни и годы. Он плотно прижимает губы к моей щеке, а затем отлепляет их с чмокающим звуком.

— Что это ты делаешь? — не понимаю я, но мне уже хочется, чтобы он это повторил.

Равака ищет подходящее слово, но не находит.

— У нас это называется beso [61] , — говорит он наконец.

— И зачем это делают?

— Мы считаем, что получить «бесо» очень приятно. Если ты хочешь сделать кому-то приятное, ты делаешь ему «бесо».

— Тогда я тебе тоже сделаю, — говорю я. Он подставляет щеку, я прилепляюсь к ней губами, а потом резко отстраняюсь. Но чмоканья не получилось.

Пришелец отирает щеку и смеется.

— А как надо? — спрашиваю я.

Тогда он делает мне «бесо» в самых разных местах — на щеках, на лбу, на шее, — и в какое-то мгновение мы просто начинаем ласкать друг друга, как будто собираемся соединиться во славу богини плодородия.

Но тут он удивляет меня еще больше прижимая свои губы к моим и, вместо того, чтобы сделать «бесо», то есть отлепить их с чмокающим звуком, он заталкивает свой язык мне в рот.

Это очень странно и, по-моему, неправильно. Мне кажется, что духи, живущие в дыхании двух человек, могут теперь перепутать свои места. Я пытаюсь вытолкнуть его язык, чтобы объяснить ему про духов, но Равака понимает меня совершенно неверно и втягивает мой язык своим ртом. Тогда я начинаю отталкивать его руками.

Он наконец отстраняется.

— Что это ты делал? — спрашиваю я, переводя дыхание.

— Тебе было неприятно?! — Он не всегда знает, что мне приятно, а что нет, и это его беспокоит. Меня радует, что он беспокоится обо мне.

— Не знаю, — говорю я. — Так не делают. Когда мужчина и женщина хотят друг друга, они соединяются здесь, внизу. — Я показала. — Но не наверху.

— Это просто еще один вид «бесо». — Он смеется и одновременно краснеет. Как у него это получается? Я не умею делать так, чтобы мое лицо меняло цвет. Да и зачем это?