— Я вижу, вам очень хочется взглянуть на этот текст. Нисколько не возражаю, — улыбнулся молодой человек, заметив, как Алонсо косится на буквы. Видимо, решив, что Алонсо — еще один покупатель, пришедший сюда за заказанной книгой, он не догадался, что процесс набора интересует его больше, чем конкретный фолиант. Хотя, разумеется, Алонсо был не из тех, кто отказывается взглянуть на книгу.

— О, благодарю вас! — Алонсо наклонился над текстом и перевел вслух первую попавшуюся фразу: «Настой коры ивы и тополя, растущих при храме Прозерпины, позволит женщине не зачать». Неужели это средство действительно помогало римским матронам?

— Трудно сказать. — Живое лицо собеседника чем-то неуловимо напоминало Алонсо его друга Рафаэля Абула-фию. Алонсо не сомневался в том, что это крещеный еврей. — Насколько мне известно, дамы в местных борделях тоже принимают различные отвары и настои из растений, однако я отнюдь не уверен в их эффективности.

— Для их профессии это действительно вопрос животрепещущий, — заметил Алонсо. — Тем более что церковь не одобряет ни их деятельности, ни предохранения от беременности.

— С неодобрением церкви они как-то справляются. Вторая проблема намного острее: спорить с природой непросто. — В глазах незнакомца вспыхивали смешинки, хотя интонация ничем не выдавала веселости.

— Жаль, что они плохо знакомы с трудами Овидия и Лукреция, — посочувствовал Алонсо саламанкским блудницам.

— Чем же им помогло бы такое знакомство? — полюбопытствовал обладатель смеющихся глаз.

— Оба древних автора упоминают особые чехлы из кишок животных или рыбьих пузырей. Можно также использовать пропитанный каким-нибудь смягчающим раствором пергамент. Такой чехол во время коитуса должен быть надет на детородный орган.

— Никогда не слышал об этом методе! Какая очевидная и простая идея, а ведь забыта на многие столетия! — Собеседник смотрел на Алонсо с интересом. — Позвольте представиться — Фернандо де Рохас, уроженец провинции Толедо. Судя по некоторому налету андалусского акцента, вы не из местных краев?

— Я из Кордовы. Алонсо Гардель, торговец тканями и коврами.

Рохас поднял брови:

— Скажите, уважаемый сеньор Гардель, неужели в Кордове все торговцы коврами читают на латыни Овидия?

Алонсо смутился, не зная, что ответить. Ему не хотелось рассказывать незнакомому человеку о том, где именно он приобрел образование и знакомство с множеством книг.

— Нет, не все, — произнес он наконец, так как оставить вопрос без ответа было бы невежливо. — А вы чем занимаетесь? Приехали в Саламанку, чтобы заказать необходимую вам книгу?

— Я студент факультета права. Как здесь говорят, писец.

— Писец? — Алонсо вспомнил шумных посетителей гостиничного трактира. — Значит, писцы — это студенты?

— Да, так называют студентов факультетов богословия и права.

— Вот, оказывается, чьими возлюбленными являются красивые женщины и доброе вино!

— О, вы уже слышали эту присказку! — рассмеялся Рохас. — Что еще вы знаете о жизни местных школяров?

— Слышал еще одну пословицу: «Quod natura non dat, Salamantica non praestat» [34] .

— Да, верно. Даже прославленные профессора и магистры не в состоянии вбить знания в голову студента, если он лишен способностей.

— Но если говорить начистоту, то я знаю об университете очень мало. Ни разу даже не был там.

— В таком случае, — воскликнул Фернандо де Рохас, — я предлагаю вам прогуляться по городу, а затем заглянуть в нашу университетскую школу, или, как стало принято говорить в последнее время, в коллегию [35] .

— С радостью принимаю ваше великодушное предложение!

— Вы уже знаете, отчего здесь так сияют здания? — спросил Рохас, когда они вышли на улицу.

— Хозяин гостиницы, где я остановился, утверждает, что это связано со свойствами камня, но ничего конкретного объяснить не может.

— Это местный песчаник, который называется вилья-майорским камнем. — Рохас с удовольствием демонстрировал свое интеллектуальное превосходство над хозяином «Пиренейского льва». — Его выламывают в карьере возле города. Поначалу он очень мягок, и его легко обрабатывать. Но с годами на открытом воздухе камень постепенно твердеет и становится прочным, как мрамор. За присущий этому песчанику благородный золотистый оттенок Саламанку называют «Ла Дорада» — «Золотая».