— То, что ты мне сейчас сказал, ты не мог прочесть ни в одной книге мусульманского, христианского или иудейского автора, — предположил Рафаэль. — Или я ошибаюсь?

— Ты прав, — подтвердил Алонсо. — Я прочитал это в тайной рукописи, о которой не вправе говорить. Но я хотел рассказать тебе хотя бы небольшой фрагмент этого тайного знания, в качестве подарка. После вашего отъезда мы, возможно, больше не увидимся. Пусть же у тебя останется на память обо мне это знание, которое, скорее всего, будет для тебя бесполезным. Считай его чем-то вроде подарка на память.

— Что ж, спасибо. Хотя я, безусловно, не смогу извлечь никакой пользы из того, что ты мне сказал, хотя бы потому, что не верю в это ни на йоту.

Рафаэль встал, походил, потом снова уселся и вдруг объявил:

— А сейчас и я тебе кое-что расскажу. Тоже небольшой фрагмент тайного знания. Это будет мой тебе ответный подарок. Возможно, столь же бесполезный для тебя, как твой для меня. Ты, вероятно, слышал имя раввина Авраама Абулафии?

— Да, конечно. Знаменитый мистик и философ тринадцатого столетия по летоисчислению христиан. Родился в Арагоне, много путешествовал, пытался убедить в чем-то даже папу римского.

— Да, верно, — сказал Рафаэль. — Он настолько велик, что считается основоположником особого направления в еврейском мистицизме, которое так и называется: «Каббала Авраама Абулафии». Наша семья состоит в родстве с его прямыми потомками. По словам рабби Авраама, люди ошибаются, полагая, что рай находится где-то в другом месте, что человек был изгнан оттуда в начале времен. В действительности, это человек изгнал Бога из рая! Понимаешь?! Тот мир, в котором мы обитаем, и есть Сад Эдема, только Бог из него изгнан, поэтому для нас — это юдоль скорби. Эдем не надо искать за какой-то таинственной рекой Самбатион. Достаточно лишь вернуть Бога, и мы снова будем в раю!

— О! Эта идея мне очень нравится! Спасибо! — Алонсо действительно был в восторге. — Но, если ты в это веришь, значит, ты допускаешь, что человек в состоянии изгнать Бога. Означает ли это, что ты не считаешь Бога всесильным?

— Нет, не означает, — отрезал Рафаэль. — Бог дает человеку выбор, намеренно сжимая Себя и проявляясь так, словно Его можно изгнать.

И тут он замолк. Алонсо ждал продолжения, однако его друг сидел молча, время от времени покашливая, с таким видом, как будто никакого разговора между ними и не было. «Он больше ничего об этом не скажет», — с сожалением подумал Алонсо, решив непременно почитать труды раввина Абулафии.

В конце концов Алонсо сам нарушил молчание.

— Как вам удалось так быстро распродать столько имущества? — спросил он, оглядывая опустевшие полки, некогда заваленные всевозможной утварью, и на голые стены, с которых были сняты ковры. В детстве эта лавка казалась ему волшебной.

— Удалось! — откликнулся Рафаэль, вложив в это слово всю горечь, на которую был способен. — Христиане знают королевский указ во всех деталях, им прекрасно известно, что мы не можем взять с собой никаких денег. Вот евреи и продают им все за бесценок. Дом отдают за осла, виноградник — за кусок ткани. Уж лучше так, чем ждать, пока ограбят…

В ту ночь Алонсо остановился в местном трактире. На следующий день, вернувшись в дом семейства Абулафия, он предложил Мусе и Рафаэлю продать дом и лавку ему — не за гроши, а за столько, сколько это имущество действительно стоило.

…Алонсо тряхнул головой, пытаясь перестать думать обо всем этом, и зашел проведать Ибрагима, комната которого размещалась на втором этаже, по соседству с его собственной.

— Мир тебе, дед! Вижу, ты не расстаешься с «читальными камнями».

Ибрагим поднял на внука бесцветные глаза. Сквозь увеличительные стекла для чтения, удерживаемые с помощью защелки над переносицей, они выглядели крупнее, чем на самом деле, что придавало старику несколько удивленное выражение лица. Он сидел в специальном кресле на колесиках у низкого стола, заваленного книгами.

— Да, Али, это приспособление воистину вернуло мне зрение, — оживленно ответил Ибрагим. — Не знаю, надолго ли. Почему-то каждый раз после их использования у меня перед глазами как будто стоит еще более густой туман, чем до того, как я надел их. И все же я не могу не радоваться. Благодаря этому изобретению я вернулся к чтению книг. За это я многое готов простить христианам.

Подбор для деда подходящих «читальных камней» в гильдии стекольщиков и заказ на их изготовление был первым действием, предпринятым Алонсо после того, как они продали дом в Гранаде и заняли второй этаж у дяди Хосе. Там как раз освободилось место в связи с тем, что Хуан переехал жить к молодой жене. Теперь второй этаж был занят выходцами из Гранады — Ибрагимом, Алонсо и Сефериной. На первом располагались покои кордовских Гарделей. В пристройке с внешней стороны здания находился магазин тканей и одежды.

— Дед, — осторожно начал Алонсо. — Я давно хотел задать тебе один вопрос.

— И что же мешало тебе это сделать?

Внук, подбирая слова, глядел в окно на поблескивающую под августовским солнцем поверхность Гвадалквивира.

— Не решался возвращать твои мысли к дням осады, — проговорил он наконец.

В первые месяцы после того, как Алонсо с Мануэлем привезли Ибрагима в Гранаду из ставки эмира в Альпухарре, старик с крайней неохотой говорил о прошлогодних событиях, связанных с ужасами голода в осажденном городе. Особенно болезненно старик воспринимал любые напоминания о Фатиме, которой так и не удалось спастись. Лучший лекарь визиря ничего не сумел сделать: цинга слишком измучила подорванное голодом тело девушки, и она умерла в Лаухар-де-Андарас на руках у безутешного деда. Ибрагим никак не мог успокоиться, повторяя, что Аллах по ошибке забрал юное существо вместо преклонного старца.