Потом позвонил бывшему помощнику, который до сих пор сохранял ему верность, продиктовал перечень имен и просил узнать, как живут эти люди материально. Как-то давно старик сам выбрал молодого специалиста из сотен чиновников за спокойную рассудительность и умение… краснеть. Он вырастил из парнишки прекрасного работника, прощал ошибки, подсказывал единственно верное решение, ну и конечно, помогал материально. Во всяком случае, персональную надбавку к окладу, регулярные премии, автомобиль и квартиру в приличном районе помощник получил именно стараниями наставника. Сейчас это уже состоятельный господин, глава небольшой фирмы, но с широкими международными связями, контролирует мощные денежные потоки. Ни жадным, ни чванливым он так и не стал, и чем особенно располагал старика и всех сотрудников – до сих пор не разучился краснеть. Через день помощник доложил: почти все указанные в списке люди живут плохо, некоторые совсем на грани полной нищеты.

С тех пор, как Федор Семенович стал проходить сквозь тернии алкогольных искушений и перестал доверять самому себе, он вручил помощнику кредитную карточку продиктовал пароль и PIN-код и приказал не давать ему денег, даже если он будет умолять на коленях. Вот ему-то Федор Семенович и доверил раздать этим людям деньги. Старик был уверен, что «аккуратный мальчик», как он его называл про себя, выполнит всё в наилучшем виде. Положил трубку, прислушался к внутренним ощущениям и вдруг понял, что там – внутри – стало намного лучше. Он пошевелил ногами, руками, вскочил с кровати и прошелся по квартире. Смерть отступила, можно жить дальше.

А на следующее утро мы с Федором Семеновичем сидели в общем вагоне поезда и морщились от сквернословия и криков возбужденных челночников, загромоздивших свободное пространство огромными сумками. Когда поезд, наконец, тронулся, старик встал и пошел искать бригадира поезда. Вернулся с двумя билетами в плацкартный вагон. Мы перешли в соседний вагон и сразу удивились уютному покою, который нас окутал. Наши места оказались одно над другим. Напротив располагалась молодая супружеская пара, с боковых мест не без любопытства поглядывали на нас люди постарше.

Старик достал из своего чемодана коробки с салатами, молодой картошкой и копченую курицу. По спертому воздуху вагона разлились домашние ароматы. Потом вздохнул и выставил то, что поэты Серебряного века называли «лё де ви» (l’eau de vie).

– Прошу вас, – сказал старик, широко улыбаясь. – Присаживайтесь, дорогие попутчики. Отобедаем, чем Бог послал, но в основном поговорим.

Помявшись для приличия, пассажиры подсели к столу. О чём говорить будем, подумал я про себя, поглядывая на соседей и старика. Всё еще пребывая в раздумьях, я встал и, сказал народу «пойду, принесу инструменты». Выпросив за небольшую плату тарелки, стаканы, вилки с ложками, пачку салфеток и еще минералки, я вернулся в купе. А там… Там уже вовсю разгоралась беседа.

– Вот вы все ругаете его, – говорил молодой, слегка раскрасневшийся молодой человек, – а между прочим, он предложил очень неплохую идею: собрать доллары и вернуть Штатам. А взамен потребовать золото.

– Да что болтовня Жириновского! – хрипел мой старик. – Генерал де Голль в 1965-м сделал это! Не на словах, а на деле! Он привез в США долларовых бумажек на полтора миллиарда и получил взамен золото. Конечно, это просто так ему с рук не сошло. Ему устроили студенческие волнения, потом он проиграл референдум и его отправили в отставку, после которой он подозрительно быстро умер.

– Молодец де Голль! – крякнул усатый мужчина лет сорока пяти.

– А то, – кивнул старик. – Но каков канцлер Германии Эрхард!

– А что этот… канцлер? – совсем тихо спросил молодой, смятый натиском мощного старика. По всему видно, он примкнул к стае «орлят Жириновского» и теперь всем рассказывал, почему выбрал Элдэпээр, а не «Медведя» в каких-нибудь «Кедрах».

– Эрхард, как и «вся прогрессивная общественность», во все тяжкие в средствах массовой инфернации ругал обнаглевшего отщепенца де Голля за то, что тот поднял руку на святое – доллар. А сам тихой сапой загрузил баржу чуждыми американскими фантиками на общую сумму четыре миллиарда и так же обменял у ненавистных янки бумажки на золото в слитках.

– Увау, – промяукал Орленок, возбужденно почесывая прыщик на щеке, на глазах теряя уважение к драчливому отечественному пустослову. – А мы-то чего стесняемся?

– Погоди, – поднял пятерню старик. – Канцлера-то через год тоже убрали. Понимаешь?

– Ну тут бомжу понятно, – солидно пробасил усатый Казак с широкими бордовыми скулами.

– Наши правители побоялись возмездия американских империалистов, – прошептал оглушительно старик, тщательно обсасывая загорелое куриное крылышко. – Все эти правители подчиняются одному мировому центру. – И он показал пальцем почему-то вниз.

– Впрочем, господа попутчики, – старик поднял руку, требуя внимания, – прошу взглянуть за окно и отметить про себя мистическую значимость тех мест, которые мы сейчас проезжаем.

– А где мы? – хором спросили мужчины и женщины.

– Только что проехали Павлово-Посад. Во-первых, я на этой станции всегда выходил, не имея ни сил ни здоровья продолжать наш с Венечкой «очень жизненный путь». А во-вторых, именно на этом перегоне, согласно поэме «Москва-Петушки», «хорошая и мяконькая баба» по имени Даша поведала человечеству свой «чудовищный по стилю» рассказ о пресловутом Евтюшкине, который как известно, «сердцем любил её душу, а душой – нет».