Но вот блеснул фонарь. Наверное, где-то здесь недалеко должен быть Невский проспект, и уж если я попал сюда, то мне обязательно нужно пройтись по нему, хотя бы немного, хотя бы до первого милиционера, который, наверняка, сразу же схватит меня и запрет в какой-нибудь обезьянник с черными прутьями решетки и огромным висячим замком.

Вокруг фонаря поблескивали дрожащие листья березы, светлела какая-то дорога, зовущая вдаль. Вот трансформаторная будка на высоком дощатом настиле и фанерная табличка, на ней какой-то юморист написал: «Не влезай! Убьют!» Ладно, думаю, хоть и очень хочется, но, пожалуй, сегодня я сюда не влезу, чтобы суровые энергетические дяди не убили. Наконец, дорога привела меня к дому, я обошел его и разыскал распахнутую дверь. Обрадовался и, не помня себя, устремился внутрь, в домашние запахи, тепло и покой. Мой серый от засохшей грязи палец вдавил кнопку звонка, там за дверью раздались шаги. Какие же тут в Питере отзывчивые люди! Ночью открыть дверь незнакомцу… В Москве никто и не подумает, чтобы ночью, чтобы открыть дверь – да хоть криком ори. А петербуржцы народ интеллигентный, блокаду пережили, поэтому не разучились помогать человеку, попавшему в беду. Наконец, щелкнул замок, дверь отворилась и меня ослепил желтоватый свет лампочки.

– Что с тобой? Андрюш, ты весь в грязи. Бедненький ты мой, – раздался голосок Даши, моей родной, любимой женушки, такой теплой, потешной и заспанной.

– И ты приехала в этот город? – пробубнил я ошеломленно, и добавил: – Как хорошо, что ты тоже здесь! Глава 3

…Излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; старцам вашим будут сниться сны, и юноши ваши будут видеть видения (Иоил. 2: 28). Бирюк

Утром я долго пытался понять, так где же я на самом деле: в Питере или все-таки в Кучино? Внимательно оглядевшись, узнал обстановку Дашиной квартиры и вынес вердикт – и всё-таки Кучино! Потом попытался выяснить, куда же делся Питер, в который я так упорно ехал. Так ничего и не поняв, решил следующее: Питер остался на своем законном месте, а я подобно Антону Римлянину был неким таинственным образом перенесен из Питера в Кучино, что случилось по моей же просьбе, высказанной в молитве на дне ямы. Версия, конечно, не ахти, но хотя бы что-то.

Часовая стрелка не доползла и до восьми, как раздался звонок телефона. Дашу звали на работу. Она сумела выпросить лишь часок времени на решение срочных семейных проблем и сразу воскликнула звонким голоском:

– Вставай, поднимайся, рабочий народ! Здравствуй, страна!

– А можно еще чуть-чуть? – заныл я, хватаясь за пульсирующую острой болью голову.

– Ни в коем случае, дорогой! – сказал она непреклонно и протянула мне стакан воды с шипящей огромной таблеткой на дне. – Ты меня спрашивал, как поживает мой братец. Так вот я тебя сейчас к нему заброшу, и ты сам во всем разберешься. Может, тебе удастся как-то ему помочь. ...Или ему тебе… А?

– Ладно, – проворчал я, чувствуя, как головная боль потихоньку отпускает. – Чего только не сделаешь для любимой жены. Ты же знаешь, я для тебя в лепешку расшибусь, если надо, – соврал я бесстыдно.

Дашин «опель» по каким-то дремучим лесам, по неведомым дорогам привез меня на опушку леса. На пригорке стояла изба, откуда на шум мотора вышел потрепанный мужичок в телогрейке, накинутой на белоснежную рубашку. Я не узнал в нём того красавца-мужчину в отличном костюме, которого в последний раз видел на нашей свадьбе. Этот был обросший многодневной щетиной, вполне презирающий такие низменные вещи, как одежда, гигиена и комфорт. В избе было чисто, но пустовато. Из предметов роскоши я заметил только книги на полке над кроватью: Библия, молитвослов, Псалтирь, «Невидимая брань», «Лествица», Краткие жития святых священника Иоанна Бухарева – словом, «минимальный набор православного джентльмена».

Даша принесла из багажника пакеты с едой, свежими рубашками, расцеловала нас и уехала на работу. Я смутно помнил, что звали его Володей, виделся с ним только раз, на нашей свадьбе, но там он скромно сидел в углу, не обнаруживая себя никак, и в окружении столь ярких людей, как Игорь, Федор Семенович, Василий и наших очаровательных жен, он остался незамеченным. Вот и сейчас он только зыркнул исподлобья и молча кивнул: пойдем. Так я остался один на один с этим бирюком.

Мы помолчали. Я внутренне читал Иисусову молитву, а хозяин искоса меня разглядывал. Наконец, он будто проснулся, ожил, задвигался.

– Давай, Андрей, начнем, как положено, с молитвы, – предложил Володя.

Он протянул мне новенький молитвослов, зажег свечу, подложил кусочек ладана в кадильницу лампады, взял в руки свой сборник молитв, потрепанный, проклеенный прозрачным скотчем – и мы начали с покаянного канона, распевая песни по очереди. Потом читали акафист и кафизму. После такой совместной работы между нами протянулась невидимая нить, по которой, как по проводам, потекли токи взаимной приязни.

Только после такого зачина Володя сменил белую рубашку на колючий свитер на голое тело и предложил мне подкрепиться томленой в печи картошкой и чаем. А потом позвал на экскурсию по дому. Когда я находился в горнице, мне казалось, что в избе больше комнат нет. Просто мысленно сравнил размеры внутренние с внешними. Но вот хозяин толкнул почти незаметную за печью дверь, и мы оказались в другой комнатке, чуть поменьше, из которой вела винтовая лестница на второй этаж. Поднялись наверх.

– Как ты понимаешь, Андрей, это комната Даши. Она сюда привозила мастеров со стройматериалами – и вот, что получилось.

Да уж, этого можно было и не говорить. В отличие от аскетических нижних комнат, второй этаж напоминал номер дорогой гостиницы в русском стиле: морёное дерево под лаком, изящная мебель, ковры, декоративный камин, люстра и даже картины в бронзовых рамах.

– Ты, брат, сам выбирай, где тебе лучше остановиться: в барской части или в нижней, монашеской.

– Нет, нет, только внизу! – сказал я поспешно. – Там лучше… Молиться… И вообще.