Едва лишь получив известие об этих событиях, министр внутренних дел (Ролан) в тот же день обратился с письмом на имя председателя Законодательного собрания. Он сообщает между прочим, что эти рабочие, сплавляющие лес из департаментов Йонны и Ньевра, уже давно неспокойны и уже не раз администрация просила высшее правительство принять меры к ограждению порядка. Но ничего не помогало: добиваясь увеличения платы, рабочие затрудняли отправку леса. Была сделана попытка удовлетворить их, и лесоторговцы согласились на увеличение платы, но Ролан не уверен, прекратятся ли из-за уступки эти продолжительные беспорядки [48] . Движение затихло. Министр передал дело собранию, и этим все кончилось. Он пишет обо всем этом деле но так, как писал об аналогичных происшествиях несколько месяцев спустя, во второе свое министерство. Здесь мы подходим к моменту, когда рабочим суждено было сыграть политическую роль.

Чтобы понять эту роль, необходимо обратиться от рабочих провинции к положению и настроению рабочих столицы. Но раньше, чем это сделать, нужно отметить еще одно явление, которое при всей своей исключительности не может быть обойдено молчанием.

До сих пор речь шла о стачках, затевавшихся в больших портовых городах и на берегу реки, по которой сплавлялись громадные партии леса, и имевших целью повышение заработной платы, а также о попытках сократить конкуренцию рабочих рук.

Теперь нужно отметить те немногочисленные случаи проявления вражды рабочих к «машинам», следы которых сохранились в рассматриваемую эпоху.

Предварительно нужно заметить, что в отмеченной (во введении) книге Picard’a «Les cahiers de 1789 et les classes ouvri`eres» приводятся (стр. 110–111) примеры враждебного отношения к механическому производству, встречающиеся в наказах. Но эти места наказов показательны для настроения цеховых хозяев, а не рабочих, и филантропическая окраска ничего тут не меняет. Закоренелая вражда цехов к каким бы то ни было техническим усовершенствованиям, доступным лишь большому предприятию, есть факт общеизвестный. И стоит только, не довольствуясь цитатами Пикара, обратиться к подлинникам, проверить эти цитаты, чтобы удостовериться, что заявления в наказах не имеют того характера, который приписывается им автором.

В самом деле, обратимся к тексту тех наказов, на которые ссылается Пикар, и мы сейчас же увидим, в чем дело. Кто, например, жалуется на machines m'ecaniques в городе Труа? Хозяева плотничьих, токарных и тому подобных мастерских [49] .

Далее, Пикар ссылается на издание нормандских наказов; Hippeau. Но, во-первых, вот текстуально три строчки наказа, относящиеся к машинам: «art. 87. Qu’on examine si les machines m'ecaniques pour carder et filer la laine et le coton sont avantageuses ou d'esavantageuses et au dernier cas qu’elles soient r'eprim'ees». Даже если бы эти три строки принадлежали в самом деле рабочим, они вовсе не могли бы назваться выражением протеста против машин. Но на деле рабочие тут вообще совершенно не при чем: представители цеховых хозяев и тут были единственными лицами, говорившими о вопросах промышленного труда [50] .

Цеховые же хозяева протестуют против «машин» и в Каене (ссылка Пикара: А. P., t. II, стр. 498); наказ, откуда взята цитата, называется «Cahier de la corporation des marchands drapiers, merciers et quincailliers de la ville de Caen» [51] . И почему вдруг прониклись жалостью к бедному народу именно хозяева купеческого цеха? Потому, что эти механические усовершенствования, как они во Франции существовали, давали товар никуда не годный: довольно обратиться к тексту, чтобы понять, в чем дело [52] .

Есть цитаты заявлений, исходящих в самом деле от рабочих. Но и тут текст не позволяет нам видеть в этих заявлениях доказательства, что машинное производство было хоть сколько-нибудь распространено.

Первая цитата взята Пикаром из наказа деревенского прихода Ocqueville — в Нормандии [53] . Жители прихода, подобно жителям множества других нормандских деревень, занимаются пряжей и тканьем. Они боятся машин как будущего врага и говорят о машинах лишь условно, предположительно, как о зле, которого еще не знают, о котором судят априорно; они говорят о людях, которые еще только собираются вводить «машины» [54] .

Другое заявление, исходящее от рабочих, взято Пикаром из «Repr'esentations des compagnons bonnetiers de Troyes (указанное издание Vernier. Cahiers de dol'eances du baillage de Troyes… etc., стр. 192). Но о чем тут идет речь? О ручных вязальных станках (m'etiers `a bras), которые, как жалуются авторы «Repr'esentations», особенно распространяются в деревне! Дело не в протесте против «машин», а в желании городских, цеховых рабочих избавиться от конкуренции деревни (конкуренции страшной, как мы видели). Достаточно вчитаться в текст, чтобы эта черта выступила совершенно ясно: рабочие отстаивают себя и своих цеховых хозяев от деревенской конкуренции [55] .

Это отсутствие в наказах истинного протеста рабочих против машин весьма понятно. Мы видели, до какой степени ничтожно было проникновение во Францию машинного производства за весь рассматриваемый период. Немудрено также поэтому, что и так называемых «бунтов против машин» и вообще проявлений неудовольствия рабочего класса по поводу введения машин мы во Франции конца XVIII столетия находим очень мало.

Но на одном факте этого порядка следует остановиться. Когда речь шла о технических усовершенствованиях, проникших во Францию в последние годы старого режима, я отметил успех цюрихских станков для выделки шелковых и бархатных лент, введенных сначала в лионской области швейцарцем Фридрихом Гаусером, а потом распространившихся по всей стране [56] . Эти инструменты, в самом деле сильно сокращавшие количество необходимых для производства рабочих рук, и вызвали брожение среди рабочих в конце 1791 г., когда вопрос о безработице стоял особенно остро.