Стихотворения
вернуться

Хьюз Тед
Шрифт:

Кровинка

О кровинка, ты прячешься от гор в недрах гор ты ранена звёздами и истекаешь тенью поедая целебную землю. О кровинка, крошечная кровинка без костей и без кожи остов коноплянки — твой плуг ты пожинаешь ветер молотишь камни. О кровинка, ты бьёшься в бычьем черепе танцуешь на комариных ногах играешь слоновьим хоботом крокодильим хвостом. Выросла такой мудрой такой ужасной на затхлом молоке смерти. Сядь мне на руку, спой мне на ухо, о кровинка.

Нарциссы

Помнишь, как мы собирали нарциссы? Никто не помнит, но я помню. Твоя дочь, с распростёртыми объятиями, нетерпеливая и счастливая, Помогала этой жатве. Она всё забыла. Она не может вспомнить даже тебя. И мы продавали их. Это звучит как кощунство, но мы продавали их. Неужели мы были настолько бедны? Старый Стоунман, торговец, С начальственным взглядом, апоплексически красный, (Это был его последний шанс, Он умер во время тех же великих заморозков, что и ты), Он убедил нас и весной Всегда покупал их, по семь пенсов за дюжину, «Обычай этого дома». Тогда мы ещё не знали, хотим ли владеть Хоть чем-нибудь. В основном мы стремились Превращать всё в прибыль. Мы оставались кочевниками — нам ещё были чужды Все наши владения. Нарциссы Были нашей самой удачной сделкой, Случайно найденным кладом. Они просто прибыли ниоткуда И продолжали прибывать, Словно не вырастая из почвы, а падая с неба. Наша жизнь в то время была ограблением нашей удачи. Мы полагали, что будем жить вечно. Не знали, Что нарциссы — это лишь мимолётный Проблеск вечности. Не сумели увидеть Брачный полёт редчайших подёнок — Наших собственных дней! Мы считали нарциссы случайной добычей, Так и не поняли, что это было последнее благословенье. И мы продавали их. Мы трудились над их продажей, Словно наёмники на чьей-то Цветочной ферме. Ты склонялась Под последним в твоей жизни апрельским дождём. Мы склонялись вместе, среди тихих скрипов Трущихся друг о друга стеблей — капли Сотрясали их девчачьи платья, Влажные, ломкие, как молодые стрекозы, Вылупившиеся слишком рано. Мы складывали их хрупкие огни на верстак, Распределяли между охапками листья — Дрожащие листья-лезвия, гибкие, тянущиеся к воздуху, Словно покрытые цинком — Ставили свежесрезанные стебли в воду, Овальные, мясистые стебли, И продавали их, по семь пенсов за дюжину — Раны ветра, спазмы тёмной земли, Лишённые запаха сгустки металла, Пламенное очищение замогильного холода, Будто дышит сам лёд — Мы продавали их на увядание. Они всходили быстрее, чем мы успевали срезать их, В конце концов, мы утонули в них И потеряли ножницы — подарок на свадьбу. С тех пор каждый март они появляются снова Из тех же луковиц, те же Детские голоса оттепели, Балерины, начавшие раньше музыки, Дрожащие на засушливых крыльях года. На всё той же волне памяти Они возвращаются, чтобы забыть тебя, Склонившуюся за дождливой тёмной завесой апреля, срезающую ломкие стебли. Но где-то твои ножницы помнят. Где бы они ни были. Где-то здесь, с широко раскрытыми лезвиями, Апрель за апрелем Погружаясь всё глубже в почву — Как якорь, как ржавый крест.

Теология

Змей не соблазнял райским яблоком Еву. Эта история — просто искажение фактов. Адам съел яблоко. Ева съела Адама. Змей съел Еву. Мы — в тёмном кишечнике. А Змей отсыпается в райском саду после обеда, улыбаясь сквозь сон встревоженным окликам Бога.

Стихи в переводах Immoralist

Комары ткут закатный танец

Комары ткут закатный танец Взлетая стаей дрoжащих точек Вскипая буквами безумной азбуки Мерцая знаками немой Кабаллы Под синей тенью листвы Тень — только тень листвы Разделяет комариное облачко и мутное марево солнца Листва отводит жала лучей алчного вечернего солнца От радужных капель их слабых глаз и темнолюбивых тел Танцуя Танцуя Взрезая воздух загадочными письменами Стирая и завязывая их в узлы Толкутся вокруг друг друга Стараясь прорваться к центру Ничего не взрезая, ни о чём не стараясь Распевая, что эпохи Вселенной — пустяк что солнца они не боятся Но всё-таки оно близковато Что оно сжигает их песню, славящую сонмы солнц Что их облачко — сонм солнц Заполняющий Пустоту А крылья сбивают жар Жужжат что их хоботки Это гвозди в руках и ногах Всеблагого комариного бога Что их уши слышат и ветер Страдающий вечером в травах И вечерние страдания дерева И струнные страдания трав И пыль бесконечных дорог Танцующих на ветру И танец самого ветра — смертельный, крушащий горы И коровьи лепёшки ферм, иссохшие в навозную пыль Но что танец комаров не рассыплется Что их сила осилит порог И они вовеки пребудут вверху над когтистыми пальцами трав Танцуя Танцуя В прохладной тени зелёных ладоней платана Танец, который никогда не изменится Танец, несущий их тела на сожжение И их личинки мумий ни на что не сгодятся Их бородатые личинки Толкутся, трясясь, в пустоте Вздрагивают, вздрагивают в воздухе, вздёрнутые, Bздёрнутые, вздёрнутые И свисают, как у вздёрнутых, лапки О малютки Летящие к смерти О танцующие насмерть Хасиды Вы — ангелы светлых небес! А бог — Всевышний Комар! Вы мерцающая мощью Галактика! Мои никчемные руки вяло шевелятся в воздухе Мой язык запутался в листьях Мои мысли забились в щели Ваш танец Ваш танец Нежно обнажает мой череп, вперившийся в Чёрный Космос.

Крысья пляска

Крысу накрыл хрусткий лязг, жадно чавкнувший лязг, И в её разодранном болью рту дребезжит, как консервная банка, кляп — Заходящийся злобой визг. Когда она устаёт визжать, слышен задышливый хрип, — Она не может напрячь мозг, Чтоб решить: "Это, безликое, — бог", Или: "Молчание есть ответ"; Стальные челюсти — лютая смерть — Выламывают ей позвоночник, И, смывая всякую мысль, мир заливает боль Раздавленного крысиного тела. Крыса продолжает вопить, Считая, что каждый вопль тянет её за собой, А преграда — её же зубы, Обнажённые в чернь пространства, чтобы отпугнуть созвездья, И скалящие искры угроз, Чтоб созвездья не смели приблизиться, Пока она не спаслась. Но внезапно её осеняет. И она замирает, умолкнув, — Лишь капля крови у рта поблёскивает тусклой мольбой.

Родословная

Вначале был крик Породивший глаза Породившие кровь Породившую страх Породивший крыло Породившее кость Породившую камень Породивший цветы Породившие песнь Породившую пот Породивший Адама Породившего Деву Породившую Бога Породившего Бездну Породившую Вечность Вечность Вечность Вечность породившую Ворона Ворон требует крови Крошечек Корочек Чего-нибудь Тряся бесперыми крыльями в тёплой слизи гнезда.

Рассвет

Плавит ледяную луну Каскады распада, спокойствие праха, И над каменным подобием города — вещее карканье ворона, Горькое, как распавшийся плач Безгубого рта старухи С навеки отгнившими веками В бездонных провалах глазниц Плач Бессловесен Словно печаль Новорождённого в корытце весов. Как эхо глухого выстрела Над лесом в сыреющих сумерках. Или тяжко упавшая, нежданно упавшая Росинка крови в сухой траве.

Два предания

1
Чёрным — снаружи — был глаз Чёрным — язык, внутри Чёрным — стучащее сердце Чёрными — тяжкие лёгкие Так и не вдохнувшие света Чёрными — вздутия мышц Яростно рвущихся к свету Чёрными — черви кишок Чёрными — змеи мозгов С чернью видений в утробах Чёрной была и кровь И душа и кровавая каша Крика, который не мог Возвестить своего солнца