— Нинушка, — тихо сказала Анна Петровна, — а куда же им идти? Этот счастье, что есть у нас такой батюшка, и надо конечно его поберечь. Но изболелись люди по настоящему духовному слову. Это вы тут избаловались, это вы всегда рядом со старцем, а они? Пусто, голодно на подлинное духовное — услышали, что есть старец и поехали. Слава Богу, что за духовным едут. Было время — за колбасой ездили. А батюшку вы сами поберегите, но с миром и любовью к людям. Прости, Нинушка, Христа Ради, мне причащаться.

— Бог простит, и я прощаю, — сказала Нина и устало махнула рукой. — Да разве батюшка позволит кого не принять? Он и ночью поднимется, если надо...

— Нина! — позвали ее их храма, и она быстро убежала.

Анна Петровна встала и пошла в храм. Вот-вот батюшка возгласит “Благословенно Царство...” и начнется литургия.

Для Анны Петровны Богослужение и было настоящей жизнью, тем более то, которое совершал батюшка. И жаль, что время бежало так быстро. Если бы была хотя малюсенькая на то возможность, уцепилась бы она за стрелку часов и не пустила: остановись мгновенье...

Но вот уже спета и Херувимская, вот на разные голоса вытягивают верующие Символ веры, и обязательно звонит в это время колокол, вот совершает батюшка Евхаристический канон... А потом уже и “Отче наш...”

Причастившись, батюшка вышел на амвон и начал воскресную проповедь: “Во имя Отца и Сына и Святаго Духа...” Говорил он с закрытыми глазами. Кого-то это смущало, но сам он объяснял это просто желанием сосредоточиться, не отвлекаться, сказать все, что задумано, что следует сегодня сказать для духовной пользы. Он сам признавался, что иногда приходит вдруг мысль сказать то или иное, о чем заранее говорить не собирался. Подробно об этом батюшка не распространялся, но можно было догадаться, что это и была, та чудесная батюшкина способность попадать всегда в точку, говорить всегда на потребу. Многие называли это прозорливостью. Батюшка запрещал. Однажды, когда кто-то из паломников спросил: “Где же этот прозорливый батюшка?”, он услышал и ответил: “Да не прозорливый, вам неверно сказали — прожорливый!” Он крайне не любил, когда его возвышали. Но наверное поэтому и тянулся к нему так православный люд?

— В книге Деяний и посланий Святых апостолов, — говорил батюшка, — мы читаем: “Поминайте наставников ваших, молитесь, подражайте их жизни”. Какие же сейчас у нас наставники? Можно ли всем им подражать? Нет. Не все, называемые словом “учитель”, действительно способны научить нас.

Добрым наставником был праведный Иоанн Кронштадтский, который проповедовал, писал, много трудился, но, главное, жил благочестиво, чем больше всего угодил Богу. Таковыми же наставниками являются преподобный Амвросий Оптинский, Святитель Феофан Затворник и многие другие. И в те времена они спасали людей, и сегодня научают нас духовной жизни. Их письма люди переписывали от руки — такая была в них великая польза. В этих письмах правильное, неискаженное православие. Святитель Игнатий Брянчанинов собрал наставления святых отцов в книге “Отечник”. Они жили так, что жизнью своей угодили Богу и заслужили высшие награды человеческие: венцы в Царствие Небесном. Это истинные наши учителя, нужно стараться подражать им. Нужно, как и они, всегда думать о Боге, о Его святости, благости, милосердии, любви, о Его делах, страдании, терпении, кротости, смирении, о том, как нам угодить Богу…

А закончил батюшка словами:

— Учителя смирения — вот какие нам нужны наставники. Потому что смирение — самый короткий путь ко спасению! Аминь!

— Спаси, вас, Господи! — зазвучало со всех сторон.

Батюшка скрылся в алтаре и тут же, отворив Царские врата, появился со Святой Чашей:

— Со страхом Божиим и верою приступите! — возгласил батюшка и стал читать молитву: — Верую, Господи, и исповедую...

И толи от золотой Чаши, толи от самого батюшки разлился по храму необыкновенный свет: будто солнце, привлеченное необыкновенным таинственным действом, опустилось с неба, раздвинуло массу вековых древ и заглянуло в церковное оконце. И заблистало от его огненного взгляда все вокруг: батюшкина риза, оклады икон, подсвечники, паникадило. И сами свечи вдруг будто воспрянули и засветили ярче и веселей…

А причастники, положив земной поклон, неспешно подходили к Святой Чаше.

— Тело Христово приимите, — пели на клиросе, — Источника Безсмертнаго вкусите...

Подошла и Анна Петровна, кто-то поддерживал ее сбоку под руку. Поклониться земно она не могла, но сделала это мысленно, и так это получилось ясно — будто на самом деле. По щекам катились слезинки — от радости, что свершилось, от того, что слышит она батюшкины слова:

— Причащается раба Божия Анна Честнаго и Святаго Тела и Крове Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, во оставление грехов своих и в жизнь вечную.

Как же, действительно, близко! Шаг — и вот она благая вечность с Богом! Господи, слава Тебе!

Она запивала и все плакала от сугубой радости, кому-то, может быть, непонятной и странной. И одно лишь было сейчас на уме: слава Тебе Господи, слава Тебе!

После отпуста все хором запели тридцать третий псалом “Благословлю Господа на всякое время, выну хвала Его во устех моих...” и потянулись целовать крест. Каждый уже норовил задать батюшке свой вопросик, но тот пока отвечал односложно. У кого что-то важное, подойдут позже...

Так всегда и было. Батюшка становился на солею у южных (если в Георгиевском храме) диаконских дверей, терпеливо выслушивал всех, кто к нему подходил и отвечал, что сделать и как поступить с пользой для спасения души. И не только отвечал, но — поразительно! — каждого батюшка чем-то еще и наделял: кого-то пузырьком со святым маслицем, кого-то тряпочкой-святынькой, кому-то давал пачку чая, соль и почти всем брошюрки со святоотеческими наставлениями. Еще пару лет назад, когда цены на книги были не столь высоки, он раздавал их в одни руки десятками — даже самые толстые и дорогие. Не было больше в городе ни одного храма, где бы делали что-то подобное! Требы стоили у него так дешево, что попавшие сюда первый раз просто не верили глазам и переспрашивали. “Так ведь это на автобусе два раза проехать — а здесь за эту же цену повенчаться можно!” Все заказные службы, молебны, годовые, срокоусты — все, чего остальные храмы получали главный доход и поэтому держали высокие цены — здесь стоило сущие копейки. Действительно, что толку говорить о нестяжательности, о милосердии — и показывать пример в обратном? Батюшка говорил, для того чтобы наши слова возымели должную силу, необходимо подкрепить их самым делом, то есть самому прежде выполнять все, о чем говоришь, а иначе ты будешь лишь искушать ближних. Поэтому так сильны были его слова и его молитва — в этом и был его главный секрет — он прежде, чем призывать к подвигу других, сам в полной мере все исполнял. Он во всем преуспел и был безупречен: в посте, в нестяжательности, в доброте и милосердие, в прощение обид и оскорблений, в неустанной молитве, в настойчивости и усердие в изучении слова Божия и творений святых отцов. Так думала Анна Петровна и едва ли кто мог бы ее в этом поколебать!