Петров Александр
Шрифт:
Устроился он в одном бедном селении сторожем на поле и пятнадцать лет в трудах и бедности молился. Дети же его были спасены: один охотниками, другой пастухами. Да так в одном селении в разных семьях и воспитывались, не зная друг друга. В то время нападают на Рим враги. Император, теряя людей и земли, вспоминает о победоносном Плакиде. Посылает воинов искать его. Однажды на своем поле Евстафий встречает знакомых воинов и приглашает в свою лачугу, упросив хозяина принять их с почестями. А сам при этом благодарит Бога, что Он решил вернуть ему прежние заслуги. Воины по шраму на шее узнают своего военачальника, бросаются ему в ноги и умоляют вернуться в Рим, чтобы принял он на себя командование войсками. Евстафий возвращается в Рим и собирает войско.
Попадают к нему на службу и оба его сына, Агапий и Феопист, которых он, не ведая кто они, приближает по одному сердечному расположению к ним. После блестящей победы Евстафий останавливается в селении, где в бедности и в трудах проживает его жена. Господь сохранил ее от посягательств хозяина корабля, поразив его болезнью. Она сначала узнает из подслушанного разговора сыновей, кто они. Потом идет к мужу и рассказывает свою историю. Так они снова соединяются в одну семью, чтоб вместе вернуться в Рим.
Император Адриан встречает Евстафия Плакиду с триумфом. Но когда он отказывается принести жертву языческим богам, император в бешенстве отдает его с семейством на растерзание львам, но звери их не трогают. Тогда их предают сожжению в раскаленном медном воле. Идя на казнь Евстафий молился Богу о даровании им охлаждения в огне, как отрокам вавилонским, и совместном погребении. Через три дня после казни Адриан приказал вола открыть. Их тела нашли нетронутыми огнем и блистающими чудной красотой. Тогда народ восславил Бога христианского, а императора заклеймил позором.
…Я механически ем, не чувствуя вкуса, а у меня перед глазами 3/4 правая рука мученика Евстафия, которая возлежит в мощевике Иерусалимского подворья, что на Арбате. Высохшая, но такая огромная…
А после трапезы сквозь туман, нежданно опустившийся на горные холмы, отправляемся мы на святой Пантелеимонов источник. Пройдя с километр по сырому густому лесу крутыми горными тропами, бережно поддерживая под немощные руки старца, мы восходим на террасу, на которой проистекает источник. Здесь сквозь густой молочный туман едва просматривается большой деревянный крест, из-под которого струей льется холодная хрустальная вода.
Ирина ходит в отдалении и тихонько причитает, как Евстафий в приступе человеческой немощи:
3/4 Боже, что я натворила! Квартиру продала. Все деньги на автобус потратила. Осталась с больным мужем без средств к существованию. Впереди старость, болезни. Что делать? Как жить?
Валерий также в полголоса ее успокаивает:
3/4 Ну что же ты, сестра, в Божией милости сомневаешься. Вот я тебе историю расскажу. У меня один знакомый свое пальто последнее нищему отдал. Видит, что человек мерзнет 3/4 снял с плеча пальто и отдал. А назавтра встречает того нищего 3/4 а он пьяный и без пальто. Тогда загрустил он, вот как ты сейчас. А ночью приснился ему Сам Господь. Представляешь? Улыбается Спаситель ему и говорит: «Не жалей своей милостыни. Ты ведь не пьяницу, ты Меня одел. Видишь?» И точно: Спаситель одет в его драповое пальто. А через несколько дней к нему подошел мужчина приезжий и сунул в карман пачку денег. Сунул, запрыгнул в машину и уехал прочь. Так что он и пальто, и дом себе купил, и даже корову с козой. И ты не сомневайся. Господь не оставит благодетелей без попечения.
3/4 Правда? 3/4 улыбается Ирина. 3/4 Спаси тебя Господи, Валера! Вот утешил, так утешил. Много ли мне, глупой, нужно? Слово ласковое вовремя 3/4 и вот я уже спокойная.
3/4 Вот, и ладно, сестра, 3/4 кивает Валерий. 3/4 Слава Богу.
Мы умываемся, смачиваем головы и набираем воду в бутылки. А монах на террасе пониже показывает нам строящуюся купальню. Обратной дорогой, приметив в монахе немалый остаток мирского, пытаюсь вызнать историю его здесь появления. И вот что он нам поведал.
Жил он, «как все», и даже лучше, более пятидесяти лет: защитил диссертацию, преподавал в мединституте, не оставляя клинической практики. Но вот однажды, сидя в своем частном домике, он увидел, как расступилась стена и вышла к нему мать.
Дело в том, что в детстве мама водила мальчика Колю в церковь. И помнил он, как хорошо там было, особенно во время Херувимской песни, когда его чистая детская душа буквально взлетала от первых слов, благоговейно напеваемых церковным хором: «Иже Херувимы, тайно образующе и Животворящей Троице Трисвятую песнь припевающе, всякое ныне житейское отложим попечение».
Матушка сурово сказала ему, чтобы он все отложил и спасал свою душу в церкви. Николай пробовал ее расспросить о чем-то, но она снова сурово повторила, чтобы спасал душу, потому что время его жизни проходит зря.
После этого явления Николай пошел в ближайший храм. Он все забыл, чему его в детстве мама учила в церкви. Пришлось учиться заново: свечи ставить, записки писать, службы выстаивать, исповедываться, причащаться… А однажды по совету соседа зашел он в новый храм. А там в это время собралась «двадцатка» (инициативная группа), и женщина спросила, а кто, мол, будет у нас старостой? В это время в храм Николай и вошел. Показывает священник на Николая и говорит: «А вот вам и староста!» Так он стал старостой храма.