Побеседовав с профессорами, Амвросий отпустил их, а Филарета оставил.

— Посмотри, что я пишу! — кивнул владыка на стол.

Филарет подошёл и опустил глаза на большой лист бумаги.

То было представление о доставлении архимандрита Филарета Дроздова во епископы.

Он предполагал такое, но не так скоро и не таким образом; Митрополит смотрел на него с ожиданием.

— Ваше высокопреосвященство, если вы хотите иметь меня орудием своих действий, если я вам угоден, да будет воля ваша. Если же хотите наградить меня епископством, то это не награда, а подвиг. Наградами же я почтён превыше моих заслуг.

— Ну, уж это не твоё дело, — отрезал митрополит. — Можно было бы и подождать, кабы не тяготы мои... Тебе первому говорю: скоро подам государю прошение об увольнении на покой. Молчи!.. Слышал небось, как пересуживали мою промашку? Я ведь взял горностай, бывший на погребальном покрове императорской дочери, дабы не испортился он в сундуках. Государю донесли, что, дескать, митрополит на старости лет роскошествует, отделал облачение царским горностаем... И всего-то раз на Крещение вышел с ним, а поди ж ты... С князем я объяснился, да чувствую, неугоден стал. Придёт на моё место Михаил или Серафим, полагаю, что первый всё же, так вот и хочу укрепить твоё положение. Михаил из московских, да кто знает...

Большие дела скоро не делаются. Спустя более года, 5 августа 1817 года в Троицком соборе лавры проходила хиротония архимандрита Филарета во епископа ревельского. Участвовали в ней митрополит Амвросий, архиепископ черниговский Михаил и архиепископ тверской Серафим. Посмотреть на редкую церемонию собралось немало жителей Петербурга, однако царских особ не было.

Согласно церковному уставу, посвящение во епископа происходит по совершении Трисвятой песни. Протодиакон и протоиерей взяли Филарета под руки и подвели к царским вратам. За распахнутыми вратами к нему протянули руки владыка Амвросий и владыка Серафим.

Князь Голицын, при всём скептическом отношении к обрядовой стороне православия, всё же испытывал сильное волнение. Он мог находиться в алтаре, но предпочёл встать справа от амвона, чтобы давать пояснения знакомым. Впрочем, великолепие архиерейской службы и пение придворной капеллы захватили внимание всех без исключения.

Войдя в алтарь, Филарет опустился перед святым престолом на оба колена. На склонённую главу его возложили святое Евангелие, как повелось от времён апостольских. Трепетная тишина возникла в огромном храме. Слова читаемой над Филаретом двумя архиереями молитвы доносились до первых рядов молящихся. Со снятием Евангелия совершилось окончательное посвящение. При громком и радостном пении «Аксиос!» на епископа Филарета был надет саккос и возложено отличительное архиерейское облачение — омофор, на грудь повешена панагия.

— Всех священнических одежд семь, — пояснял князь быстрым шёпотом, — по числу семи действий Духа Святаго: стихарь, епитрахиль, пояс, нарукавницы, набедренник, фелонь, или саккос, и, наконец, омофор. Каждая одежда имеет особенное значение...

В этот миг епископ Филарет показался на Великом входе, и князь предпочёл прерваться. Ему одному было известно некоторое сомнение, которое испытал государь при утверждении кандидата на ревельскую епархию, и он гордился тем, что убедил императора. Впрочем, больших усилий не понадобилось. Александр Павлович оставался почитателем филаретовского красноречия, и Елизавета Алексеевна без похвалы не отзывалась о Дроздове. Мнение вдовствующей императрицы во внимание не принималось.

В службе наступил волнующий миг причащения, и большинство молящихся потянулось к новопоставленному архиерею. Голицын смотрел на Филарета и пытался прочитать его чувства за невозмутимым выражением лица. Рад ли он? Догадывается ли, какое место отводится ему в подготовляемом перевороте в деле духовного образования?.. Князя подчас обескураживала вечная невозмутимость Дроздова, сдержанность к дурным и хорошим новостям, но этому человеку он доверял полностью и безусловно полагался на его мнения. Пока он викарий санкт-петербургской епархии, а там будет видно.

Август месяц оказался счастливым для владыки Филарета, Спустя год после посвящения за заслуги перед церковью и отечеством он был пожалован орденом Святой Анны 1-й степени. В следующем августе именным высочайшим указом ему было поведено быть архиепископом тверской епархии и членом Святейшего Синода.

К этому времени в Синоде произошли перемены, Амвросия заменил ставший митрополитом санкт-петербургским Михаил Десницкий. Старика без особого почтения отправили в Новгород, причём при отъезде и унизили. Амвросий хотел было взять с собою несколько портретов, между другими и портрет князя Голицына, но эконом лавры ему сказал: «Портреты ваши, владыка святый, а рамки-то казённые». Так и остались портреты в опустевшей квартире.

Новый первоприсутствующий в Синоде к епископу Филарету был сдержан крайне, поначалу ограничивался лишь служебными разговорами. Как-то после доклада об академических делах вдруг предложил ему принять каменец-подольскую епархию. «Это второклассная епархия, владыко, — не колеблясь ответил Дроздов, — я же согласен и на меньшее». Десницкий отступил от своего намерения, когда же Голицын завёл речь о тверской епархии — не возражал.

Для самого владыки Филарета новое назначение принесло новые заботы и сильное огорчение. Пришлось расстаться с духовной академией, с которою сроднился накрепко, много сил и души отдав на постановку её работы — и в каких непростых обстоятельствах!.. Он упросил Голицына позволить ему задержаться в Петербурге для завершения дел на два месяца. Месяцы растянулись на год. Только в первых числах мая 1819 года он выехал в Тверь.