Дел по епархии накопилось много. Одно за другом шли рукоположения во священники и диаконы, десятки причетников посвящалось в стихарь. Прибыв в Тверь в середине мая, владыка Филарет почти ежедневно совершал священнослужение, не пропускал ни одного праздничного и воскресного дня. Светские власти и консисторские чиновники попытались было обойтись с ним без должного почтения, но тридцативосьмилетний епископ одним взглядом заставлял всех подтянуться и присмиреть, в разговоре принять подобающий тон. Его мало занимало мнение губернских властей, но — подобало чтить архиерейский сан, к попыткам умалить который он относился строго.

В середине лета позвали служить в церкви Живоначальной Троицы, что за Волгою близ Отроча монастыря, по случаю храмового праздника. Ранее в храме начали работы по обновлению иконостаса, спешили к празднику, но не успели закончить. Церковный староста, не рассуждая долго, закрыл пустующие места икон рогожами. Настоятель покривился, но делать было нечего. В заботах и волнениях по встрече нового владыки бедный иерей совсем забыл, что следовало предупредить того о работах. Старик священник ожидал, что новый владыка отметит его долгое служение, похвалит хорошее чтение его сынка-псаломщика и благостное пение хора. Беспокоился он, ощутит ли архипастырь теплоту старого, намоленного храма.

В праздничный день под колокольный трезвон подкатила к церковной отраде шестёрка лошадей, и из кареты быстро вышел архиерей, оказавшийся ростом меньше прежнего владыки. Едва вошёл Филарет в храм, как поразился зияющим пятнам рогож на месте святых икон.

— Куда ты привёл меня? — повернулся он к настоятелю. — Где у тебя святые иконы? Кому станем мы молиться? Похоже ли это на храм Божий, на дом молитвы?

Кроткий и добрый священник (а именно такие и попадают в подобные обстоятельства) совсем растерялся, обмер и не знал, что и говорить, страшась более всего: а ну как владыка повернётся и уедет?

Но тот успел разглядеть, что иконостас поновляется, и встал на постеленный орлец. Шло торжественное облачение, а гнев не проходил. Началась литургия. Сослуживавшие иереи и диаконы в страхе не знали, чем закончится дело, смотрели на владыку с тревогою. Настоятель был ни жив ни мёртв.

Служба шла, а Филарет никак не мог подавить своего раздражения на неряшество сельских попов, не сумевших ради праздника подобающе обустроить храм. Беспокойство священства он мгновенно приметил, и это только усиливало его гнев.

Но вот настало время Херувимской песни. Тут владыка полегчал сердцем, спало раздражение и гнев. Когда пошли с Великим входом, он, стоя в царских вратах, принял святой дискос из рук протодиакона и в полной тишине возгласил всю царскую фамилию с подобающим благоговением и душевным миром.

Только он отступил на шаг в алтарь, как раздался странный звук и на то место, где только что стоял владыка, грохнулась с самого верха иконостаса здоровенная медная лампада, висевшая на верёвочке перед Распятием Господним.

Всех объял панический страх. Филарет видимо вздрогнул, замер на несколько мгновений и чуть дрогнувшими руками поставил дискос на престол. Лампаду быстро убрали, и на том же месте владыка принял из рук протодиакона святой потир, закончив по уставу поминовение Святейшего Синода, военачальников, градоначальников, христолюбивого воинства и всех православных христиан голосом твёрдым и ясным.

Литургия продолжалась своим порядком. Владыка Филарет, сидя в алтаре, заново переживал страшное мгновение, отделявшее его от смерти. И следа не осталось в нём от тех чувств, с которыми начинал службу.

Между тем сослужащие, замерев, стояли вокруг престола, ожидая небывалого гнева и жестокого приговора. Бедный настоятель молился тихонько, чтобы Господь пронёс бурю поскорее. Когда владыка приобщился Святых Тайн и по прочтении благодарственных молитв сел в алтаре, настоятель со слезами на глазах подошёл и молча пал на колени. Филарет поднялся с кресла.

— Встань, отец.

Тот только ниже опустил голову.

Филарет сам приподнял старика за плечи и благословил его.

— Мы оба согрешили пред Господом, начали не в мире, а в гневе и вражде служить пред Ним. Он хотел наказать нас, но умилостивился и падением лампады показал, как близки мы были от погибели. Он вразумил нас и призвал на путь покаяния. Простим друг друга.

Владыка ещё раз благословил священника, поцеловал его, и лёгкие слёзы от нечаянной радости побежали из стариковских глаз.

— А ты всё же виноват предо мною, — с мягкою укоризною добавил Филарет, — не предупредил меня о поправках в церкви.

Ждали, что архиепископ тут же уедет, но он остался, зашёл к священнику в дом, с готовностью принял закуску, пил чай и, казалось, никак не решался отправиться в Тверь. Духовные повеселели, но вели себя с осторожностью, будто шли по скользкому льду. Никто и не догадывался, какой редкий душевный покой вдруг обрёл строгий архиерей в неказистом домике сельского попа.