– Его очки, - подтвердил Еропка.
– И насчет щербинки - правда. Это я научный эксперимент проводил, испытывал оправу: крепкая она или так себе. А поскольку они сейчас вроде как ничьи, то следует, я думаю, лишить его очков, и передать достойному. Тем более, что у него другие есть. А двое очков лешему ни к чему.

– Да ты что!? Да ты что говоришь!?
– потерял от возмущения дар речи Хрол.

– Эти самые очки ты у него и видел, подтверждаешь?
– спросил Бурята.

– Это самые, я подтверждаю конкретно и совершенно категорически, - согласился Еропка.

– Мои они! Чьи же еще! И лишать меня очков нельзя. Вот эти, - он дотронулся до конструкции, которая едва держалась у него на носу, - старые. Они же рассыпаются. А я без очков совсем не работник, я без очков березу от рябины не отличу. Если Еропка так до очков охоч, пусть он эти и берет. Попросил бы, я бы ему и так их отдал. Я не жадный, не то, что некоторые.

– Погоди, - сердито оборвал его Бурята.
– Кому, да чего, это мы сейчас обсуждать не станем. Тут вы с Еропкой сами разберетесь. Если придется разбираться, - мрачно намекнул он.
– Значит очки твои, это точно?

– Мои! Все знают, что мои. И Еропка их сколько раз в руках вертел. Подтверждает Еропка.

– А если твои, то давай, откровенно выкладывай нам, когда и где ты их лишился? Рассказывай, тебе же хуже будет, если врать станешь, - пригрозил он.

Хрол растерялся. Слишком сердито допытывал его молодой леший. Откуда он взялся, кто он такой, Хрол не знал. И не мог понять, отчего все на него так смотрят, почему пожар устроили из-за каких-то очков. Ну, потерял, ну нашли - туес с него. Он же не отказывается. Он, если такое дело, и два туеса поставить может. Они чего-то допытываются, а он никак не поймет, в чем ему покаяться надо. Хрол оглянулся, ища поддержки и сочувствия, но ни того, ни другого, не углядел.

– Я и сам не знаю, как лишился, - заявил он.
– И не подумайте ничего плохого, был абсолютно тверезый. Я же это только вчера перебрал и все из-за Фильки. А так, я давно тверезый, ни капли в рот не брал, сдерживаюсь. Я же ее ненавижу, эту отраву. Но потерял.

– Когда?!
– повысил голос Бурята.
– Говори откровенно! Все лешие послушать тебя собрались. Признавайся!

– Дня три тому назад и уронил где-то, - теряясь от такого непривычного напора, пробормотал Хрол.

– Врешь!
– стал Бурята дожимать преступника и голосом и пристальным взглядом.
– Не мог ты их три дня тому назад потерять. Говори правду.

Но преступник не давался, вертелся как вьюн.

– Да я не помню!
– Ну, может, четыре. Или три...
– тут же поправился Хрол.
– Не помню я точно, когда потерял. Может три дня, а может и четыре. Или два. Дни, они все одинаковые, разве упомнишь. Скажи ты ему, - обратился он за помощью к Ставру.

Ставр молчал, смотрел на него так же осуждающе и пытливо.

– Давай сюда очки!
– потребовал Бурята.

Хролу не хотелось снова расставаться с очками, но он побоялся перечить сердитому лешему, отдал.

– Или ты нам сейчас всю правду скажешь, или я их сломаю, - пригрозил Бурята.
– Прямо у тебя на глазах. И вторые отберем. Не будет у тебя вообще никаких очков. Признавайся, когда и где ты их потерял?

Он взял очки обеими руками, показывая, что вот сейчас и сломает их, если Хрол немедленно всю правду не выложит.

– Не надо, - взвыл Хрол.
– Я правду говорю! Чистую правду. Дажьбог видит! Дажьбог знает!

Бурята у Дажьбога спрашивать не стал. Продолжал нажимать на самого Хрола.

– Последний раз спрашиваю! Говори: когда и где потерял? Быстро! Считаю до трех. Раз!..

– Да не знаю я!

– Два!..

– Дажьбог свидетель. Клятву даю - не знаю, где потерял! Ну чего ты ко мне пристал?!
– Хрол признался бы сейчас во всем, чтобы угодить сердитому лешему и спасти очки. Но не мог сообразить, в чем надо признаться.

У Дажьбога, видно, и без Хрола было чем заняться, а, может быть, ему самому, интересно было посмотреть, чем это история кончится, только заступаться за обиженного лешего он не стал. За Хрола заступился Гудим. Братья с самого начала решили, что один, будет выполнять роль злого следователя, другой - доброго.

– Что ты навалился на больного, - выговорил он Буряте.
– Видишь, леший с большого бодуна. Ты так и не похмелился?
– с сочувствием спросил он у Хрола.

Хрол и отвечать не стал, только отрицательно помотал головой и жалобно всхлипнул.

– Голова, наверно, болит?

– Болит, - охотно пожаловался Хрол.
– Разламывается, - он всхлипнул еще раз. Наконец-то нашелся леший, который его пожалел. И от этого Хролу стало очень жалко самого себя, пропащей своей жизни.

– Когда голова болит ничего вспомнить невозможно, - поддержал затравленного лешего Гудим. В голосе его звучали, и доброта, и желание помочь, попавшему в трудное положение, Хролу.
– Ты не нервничай. Успокойся и все вспомнишь: где потерял, когда потерял?..