— Как можно дольше.

— А если в посещении есть необходимость?

— Надо повременить. Он сейчас не в том состоянии, чтобы я согласилась с такой необходимостью.

— Скажите, у вас проводятся профилактические осмотры лесорубов района?

— Конечно, — повеселела врач, которую, чувствовалось, начал тяготить разговор о Журавлеве.

— И как часто?

— Ежемесячно.

— Всего района? — уточнил Яровой.

— Разумеется.

— И поселенцев?

— Для нас люди делятся лишь на две категории — больных и здоровых.

— Похвально. Ну и как, вы к ним ездите, или они в район прибывают?

— Мы к ним ездим.

— Вы лично бывали на делянах?

— Да. Само собою. В составе медотряда.

— В марте ездили?

— Были.

— В каких числах?

— С пятнадцатого по двадцать восьмое.

— Всех проверяли?

— Ну, конечно.

— Скажите, а плотогонов — какого числа?

— Двадцать седьмого. В предпоследний день.

— Беника?

— А! Этого! Но ведь он работал! И прораб пристани сказал, что откомандировал его в верховья! Там было что-то срочное. Потому не проверили.

— А Журавлев? Его смотрели в марте?

— Портовое начальство сказало, что он здоров и просило не отвлекать его от работы. Да и, честно говоря, когда Журавлев чувствует ухудшение в здоровье, он сам приходит к нам.

— А в бригаде Сени?

— Все хотели мы увидеть эту знаменитость. Но никак не пришлось.

— Почему?

— Неудобно говорить.

— И все же?

— Не пускают нас к нему.

— Все годы?

— Да— Кто?

— Начальство.

— Чем объясняют?

— Говорят, что его участки самые опасные.

— У других — не лучше, — не поверил следователь.

— А еще говорят, что он отменный матершинник и грубиян. Потому, чтоб нас не обидел, и не подпустили. К тому же сказали, что он никогда и ничем не болел. Здоров, как медведь. И лес не пилой, руками валит. Что его здоровью мы, врачи, лишь позавидовать можем.

Да, но вы не могли не знать, что у него вырезано три четверти желудка!.

— Я не знала. Но и другие вряд ли осведомлены о том. Мы настаивали, чтоб нас доставили и в эту бригаду. Но транспорт туда не ходит. А по тайге пешком столько километров, да еще с рентгено-аппаратом… вы меня должны понять — пройти было невозможно. В нашем отряде — одни женщины…

— Ч т о ж, спасибо за информацию, — поблагодарил Яровой и уточнил: — Значит, процедуры у Журавлева занимают не более пятнадцати минут?

— Да, не более, — подтвердила врач. И Аркадий направился к вахтерам.

— На процедуры только отлучался, а больше никуда, — подтвердил начальник пропускной.

— И сколько времени отсутствовал Владимир? — спросил Яровой.

— Часа два. Да и то сказать — работает почти сутками. Поневоле заболеешь. А на уколы он не каждый же день ходит.

— В какое время он посещает процедуры?

— Вечером. Когда очереди меньше. Чтобы не ждать.

— Вы не сверяли с врачами время его приходов на уколы и окончания процедур?

— Нет. Да и зачем нам эта самодеятельность? Если начальство велит — будем делать.

— А далеко ли отсюда до поликлиники? — спросил Яровой.

— Вот по этой улице вверх метров сто. Не более.

— Во сколько обычно приходят плоты?

— Часов в восемь, иногда в семь вечера.

— По прибытии они дают сигнал?

— Да, катер буксирный. И рулевые. Целый оркестр.

— Володя именно в это время уходит?

— Примерно да. А что? — насторожился начальник пропускного бюро.

— И еще. Кто ответственный за работу сортировщиков?

— Отдел леса нашего порта.

— Начальник отдела? Так я понял? — уточнил следователь.

— Да.

— Он у себя?

— Куда ж ему деваться. У себя.

— Где этот отдел найти?

— На первом этаже. Там написано.

Яровой, не дожидаясь дальнейшие объяснений, пошел в отдел леса.

Начальнику явно не по душе был визит следователя:

— А что вы им интересуетесь? Журавлев — человек больной, от преступного мира далек. Его от самого себя охрана наша бережет, да и все мы.

— Но у него имеется и свободное время.

— За это время выспаться нормальный человек не успеет. Ведь он с восьми утра до десяти вечера на работе. Где ж оно — его время?

— Но вы говорите, что он больной. Почему ж перегружаете? — поинтересовался следователь.