Но чем дольше он оставался в успокоительных объятиях своего глубокого кресла, чем полнее проникался чуждой всяческих треволнений тишиной своего кабинета, тем больше отпускали душу гнев и тревога и тем яснее вызревало понимание: это всего лишь начало. В жизни каждого председателя Верховного суда раньше или позже наступает этап, когда приходится пробивать свое мнение, обрабатывать коллег без устали, пока не добьешься своего. Теперь пришел его черед. Ему вспомнилось замечание Огастаса Смита, но только сейчас стала до конца понятна его глубина и проницательность. О да, Темпл Коновер представит мнение большинства, но при этом зайдет слишком далеко. Его занесет — не может не занести, ибо таков характер у Темпла Коновера. Порукой тому — его радикализм и социально-реформаторское рвение вкупе с естественными издержками возраста: раздражительностью и несдержанностью. И вот тогда-то более благонамеренные судьи, сгоряча проголосовавшие в составе большинства, изменят — или, лучше сказать, скорее всего изменят — свое окончательное решение.

Обедал Поулсон в тот день в Национальном клубе юристов со старым товарищем по юридическому институту и сыном этого товарища, начинающим, неоперившимся адвокатом. Молодой человек сгорал от любопытства, задавал бесконечные вопросы, чем тешил Поулсону душу. Польщенный и тронутый его вниманием, Поулсон поделился с ним сокровенными мыслями о Верховном суде. Из всех американских институтов, сказал он, лишь один — Верховный суд — стоит в стороне от политических дрязг и махинаций. В него входят девять граждан США, которым — в силу особенностей профессиональной биографии, образования и опыта — дается право толковать положения Конституции, не закладывая при этом душу и совесть никакому частному лицу, ни группе лиц, ни партии. Свои откровения Поулсон завершил многократно отрепетированной речью, произнося которую он то и дело поглядывал на молодого человека, как бы оценивая степень заинтересованности аудитории. И внезапно ощутил искреннюю гордость собой. Высоко и неизменно, как святыню, чтил он всю жизнь Закон, поэтому и трудился в поте лица. По этой же причине, не ведая сна и отдыха, добивался он первого назначения именно в суд, любой ценой стараясь избежать адвокатской практики с ее неизбежными сделками и компромиссами, интригами и коррупцией.

Молодой человек спросил о взглядах Поулсона на секретность в Верховном суде. Он задавал вопросы крайне осторожно, в тактичных выражениях, которые не позволили бы собеседнику усмотреть и намека на критику в свой адрес, хотя пресса не раз упрекала его, что при нем Верховный суд стал наиболее засекреченным за всю историю Соединенных Штатов.

Поулсон улыбнулся:

— Отвечу вам словами своего предшественника Уоррена Бергера из речи на конференции юристов в штате Огайо, которую он произнес примерно за десять месяцев до приведения к присяге в качестве председателя Верховного суда. Мне этих слов не забыть до конца жизни, и хотя мое воспроизведение может и не быть стопроцентно верным, суть в нем схвачена достаточно точно. Итак, Бергер сказал тогда: «Взыскательный надзор нужнее всего над судом, бесконтрольно выносящим окончательные суждения. Именно в бесконтрольном органе наиболее вероятен субъективизм и произвол и наименее вероятен объективный самоанализ». Есть и другое высказывание Бергера, точно характеризующее основной принцип, которым руководствовался в своей деятельности он сам и руководствуется ваш покорный слуга: «В нашем правовом государстве никто не волен стать над судом общественности: ни государственные учреждения, ни отдельные личности, которые их возглавляют».

Отец молодого адвоката лишь ухмылялся себе под нос. Как будто бы не известно всем и каждому, что его бывший однокашник, ныне председатель Верховного суда, окутал работу своего ведомства непроницаемым покровом секретности, куда более строгой, чем испытал суд за свою многолетнюю историю. Ему волей-неволей припомнилась их совместная молодость, когда и Поулсон, и он сам отчаянно боролись за то, чтобы поудачнее начать карьеру и выйти в люди. По выражению одного общего приятеля, «такого параноика, как Поулсон, нарочно не придумаешь». Прослышав об этой характеристике, Поулсон только усмехнулся: «Параноик — не параноик, зато люди мне верят и идут за мной».

— Ну что же, теперь мне действительно пора восвояси, — сказал Поулсон и обратился к молодому юристу: — Желаю успеха в вашей карьере, молодой коллега. И если чем-то могу вам помочь — просите без колебаний и сомнений, ибо нас с вашим отцом связывает большая часть жизни.

Перед самым уходом друг Поулсона поинтересовался наиболее существенными делами из представленных в Верховный суд. Поулсон второпях перечислил некоторые из них на память, не забыв, естественно, и дело «Найдел против штата Иллинойс».

— Ну, и каков возможный исход? — поинтересовался далее друг.

Поулсон только рассмеялся в ответ:

— Ах Гарольд, ах хитрюга, а то ты не знаешь, что в суде нет сведений секретнее, чем распределение голосов по делу. Нет уж, друг, придется тебе, как всем нормальным людям, следить за прессой.

По пути в Верховный суд Поулсон попросил водителя остановиться у аптеки, где он купил препарат «X» и флакон с таблетками аспирина. Лекарства предназначались для разных целей: две таблетки аспирина он, едва войдя в кабинет, принял от головной боли, начавшейся за обедом. Приказав секретарше ни с кем себя не соединять по городскому телефону, Поулсон уселся в кресло и снял трубку правительственной связи. Набрал номер. Ответ последовал после первого же гудка.

— Кабинет министра юстиции, — произнес женский голос.

— Алло, говорит председатель Верховного суда Поулсон. Можно соединить меня с мистером Флетчером?

— Соединяю.

Мгновение спустя министр юстиции Уолтер Флетчер поднял трубку:

— Добрый день, мистер Поулсон. Чем могу быть вам полезен?

— Пока ничем, Уолтер. Мой звонок чисто информативный. Хочу сообщить вам, что предварительное голосование по делу об абортах прошло не очень удачно для нас.

На другом конце провода возникла многозначительная пауза.

— Меня это совершенно не смущает, — как ни в чем не бывало продолжил Поулсон. — Жизнь не стоит на месте, мнения меняются, тем более по столь деликатным вопросам. Не надо удивляться, если в конце концов мы добьемся единодушного решения в пользу Иллинойса, пока же нужно время, чтобы пыль поулеглась, так сказать.

— Но на сегодняшний день картина весьма безотрадная. Вы ведь это хотите сказать?

Поулсон придал своему голосу максимальное безразличие: