Он поджал губы и не ответил. Развернулся и пошел прочь, увлекая за собой Нину Тихоновну. Они сели в машину. Гончарова даже не обернулась.

Демин хвастался только что приобретенным пистолетом. Наверное, события последнего времени подсказывали ему, что рассчитывать можно только на себя.

Илья оттягивал затвор, демонстрируя слаженную работу механизма.

– Газовый? – осведомился я.

– А какой же еще!

– Чепуха.

– Почему чепуха? – обиделся Демин.

– Что же это за оружие, из которого даже нельзя застрелиться.

– Тебя душит зависть, – определил Демин.

– Со страшной силой, – усмехнулся я.

Светлана положила свою руку на мою и легонько ее сжала.

– Ты не в духе?

– Мерзкое настроение.

– Брось, не надо.

Жизнь продолжается – так следовало понимать.

– Ты все печалишься о Пашутине?

Это болит, конечно, но сейчас я думал о другом. Как это, оказывается, потрясает – когда узнаешь о существовании параллельного мира. Рядом с нами идет совсем другая жизнь, а ты об этом не догадываешься. В какой-то момент обнаруживаешь, что был слепцом, что все происходящее вокруг – не жизнь, а всего лишь ее инсценировка, и озарение в такую минуту – как молния.

Я поднялся и подошел к окну. День был в самом разгаре. Мчались по дороге машины. Мальчишка в шортах перебегал на другую сторону улицы. Рекламный щит побуждал пить колу.

– И все вокруг – ненастоящее, – пробормотал я. – Ненастоящее.

Обернулся к Светлане и Илье.

– Мы будем это снимать!

– Что? – не поняла Светлана.

– Мы предложим нашему герою это испытать. Он откроет для себя параллельный мир.

Это всегда случалось неожиданно. Я мог делать что угодно – разговаривать с кем-то, ужинать в ресторане, вести машину, – и вдруг что-то происходило. Ослепительной вспышкой являлась идея, и когда первый миг восторга проходил и я обретал возможность мыслить спокойно, очень быстро и будто сам собой в голове выстраивался сценарий будущего сюжета, который нам еще только предстояло снимать.

– Человек в возрасте, – сказал я. – Пенсионер или близок к пенсии. Неполитизированный, из тех, что попроще.

Повернулся к Светлане.

– Подыщешь такого по картотеке?

– Попробую.

Еще ничего не понимала.

– Он вдруг узнает, что есть другая жизнь.

– Пришельцы из космоса? – усмехнулся Демин.

Светлана засмеялась.

– Это будет что-то грандиозное, я подозреваю.

– Да, – подтвердил я. – Мы сделаем первоклассный сюжет.

Светлана сдержала обещание, и через несколько дней передо мной уже лежала папка – вновь заведенное досье на нашего будущего героя. Федор Петрович Никаноров. Шестьдесят два года. Работает вахтером в одном из учреждений. Я увидел его фото, и мне подумалось, что все должно удасться на славу.

– Прощупай его, – попросил я. – Узнай, чем дышит.

Чем больше мы о нем узнавали, тем больше он мне нравился.

Демин противился, говоря, что эта съемка нас разорит. Но мы вышли из положения, пригласив в массовку людей, писавших нам письма. Этих людей было много, очень много, и все они были готовы работать бесплатно, из одной лишь любви к искусству, как определила Светлана. И даже с метрополитеном не возникло проблем. Я лично съездил, переговорил. С нас отказались взять деньги и пообещали все устроить наилучшим образом.

– Снимаем! – сказал я наконец. – Про другую жизнь! Про тайную жизнь, о которой никто не знает!

Ровно в полночь Федор Никаноров сменился, как это было всегда, и, ради приличия покалякав некоторое время со своим сменщиком, вышел на опустевшие ночные улицы Москвы. На перекрестке, в коммерческом киоске, Федор Петрович купил пачку сигарет для себя и жевательную резинку для своего внука, который должен был навестить Никанорова на следующий день. Продавец киоска еще не успел отдать Федору Петровичу сдачу, а у тротуара тем временем притормозили две роскошные иномарки, из которых вывалились три здоровенных бугая. Все трое были хорошо и дорого одеты и совершенно пьяны, хотя двое из троих, как успел заметить Федор Петрович, были за рулем. Никанорова тотчас оттерли от прилавка, и он даже не успел получить причитающуюся ему сдачу, но связываться с пьяными богатеями не стал и торопливо пошел прочь, слыша за спиной пьяный женский смех, доносившийся из иномарок. Он прошел два квартала, повернул направо. Здесь были магазины, множество ярких витрин освещало тротуар лучше фонарей. На выставленное в витринах великолепие Никаноров даже не заглядывался – уже привык и к этому великолепию, и к мысли о том, что ничего из этих дорогих вещей ему никогда ни за что не купить. Жизнь изменилась, богатые стали богаче, бедные беднее, и пора было смириться с тем, что так будет всегда. Он никогда об этом особенно не думал, а просто знал, жило в нем это знание, как часто и бывает с людьми, мудрыми по причине своего житейского опыта.

К метро он немного припоздал. Дежурная по станции уже запирала дверь, но Никаноров проскользнул мимо нее и побежал к эскалатору, надеясь, что последний электропоезд еще не ушел. Никаноров почти всегда уезжал последним поездом. Состав убаюкивающе постукивал на стыках пустыми вагонами. Даже здесь, под землей, день заканчивался. Никаноров любил эти ночные поездки с работы домой. Можно было думать как бы ни о чем и тут же забывать собственные мысли. Просто сидеть, глядя в пространство перед собой, и чувствовать, как накатывает сладкая сонливость.