– Проходи в комнату, я сейчас подойду, – пригласила она.

Таня уселась в глубокое кресло за низкий стеклянный столик. Огляделась: включенный для фона телевизор, комнатные растения, открытое окно, из которого доносятся звуки улицы. Открытое окно Таню немного успокоило. Если что, можно будет привлечь к себе внимание – закричать или что-нибудь бросить, – прикинула она.

– Кофе будешь? – предложила хозяйка.

– Нет. Если можно, водички, в горле пересохло, – Таня сказала и осеклась. Не нужно было просить воду, но слово не воробей – ей уже принесли воду в высоком стакане.

Когда женщина вышла, Таня вылила половину стакана в один из цветочных горшков, создав вид, будто немного отпила. Береженого бог бережет, решила она. Мало ли чего ей туда подмешали.

Села в кресло, прислушалась: из глубины квартиры доносится шуршание. Гадалка вернулась с кофейной чашкой в руках и поставила ее перед Таней.

– Это мне? – спросила она.

Женщина даже не кивнула – ответ подразумевался сам собой. «Спасибо, я не хочу», – собиралась сказать Таня, но вместо этого взяла в руки чашку и медленными глотками стала пить. Кофе был так себе – не сказать что совсем уж дрянной, но и не особо вкусный. «А если там снотворное?» – испуганно думала она, но сопротивляться сильному взгляду хозяйки не смогла.

– Ты в кольце, и оно будет сжиматься, пока не задушит тебя, – сказала та, разглядывая рисунок, оставленный на стенках чашки и на блюдце.

Таня с любопытством смотрела на кофейную гущу в виде кривобокой буквы «о». Она так писала в пять лет, когда осваивала письмо.

– Ты отдаешь энергию человеку, который тебя не ценит. Вычеркни его из жизни, иначе погибнешь сама. – Гадалка скользнула своим взглядом по бледному лицу Татьяны, на котором отпечатались страдания и бессонные ночи.

– Я знаю, но ничего не могу с собой сделать. Без него мне плохо, – дрогнувшим голосом призналась девушка. Не надо ничего говорить! – мысленно одернула себя Таня. Когда она сюда шла, решила как можно меньше давать о себе информации и на вопросы отвечать односложно, чтобы ясновидящая не составила прогноз из ее же слов.

– У тебя родовая карма. Кто-то из твоих предков тоже страдал от нелюбви, и это привело к трагедии. Чтобы покончить с ней, нужно избавиться от того, кто тебя мучит. Одним махом, раз и навсегда. Это трудно, но без этого ты не сможешь жить дальше, а будешь медленно чахнуть.

– Одним махом, – прошептала Таня, открывая глаза. Вокруг была все та же унылая казенная обстановка, такая же мрачная, как состояние ее души. Сейчас внутри нее пустота – гулкая и черная, как космос. Холодный, бесконечный космос. В ее душе и раньше не цвели орхидеи, но там хотя бы не ощущалось пустоты и жила надежда, потому что был жив он – ее странная, болезненная любовь. А теперь его нет, ни в ее душе, ни в живых. Дворянкин совсем ее измучил. Любовь к нему была наваждением, от которого не хватало сил излечиться. Это счастливый человек может выбросить из головы и из сердца ненужные ему связи, потому что у него есть другие, нужные. А у нее ничего, кроме этой несчастной любви, не было.

Как же она его любила! Любила и верила, что сильное чувство передается. В минуты отчаяния сама себя убеждала в том, что он ее тоже любит, но по-своему, так, как умеет, – без цветов и признаний, горячих поцелуев и восхищенных взглядов, а спокойно и безмолвно. Таня убеждала себя так мастерски, что в итоге поверила в собственные фантазии. Она мечтала добавить к этому спокойствию хоть капельку страсти, тогда она была бы счастлива. Иногда Таня представляла себе, как Роман дарит ей цветы и подарки, красиво ухаживает, как это обычно бывает, когда мужчина безумно влюблен. Таня верила, что все впереди, капля за каплей камень точит, и ее упорство и настойчивость растопят его сердце. Но она не хотела думать, что если в сердце любви нет, то, как ни старайся, после таяния сковавших его ледяных оков любовь в нем подснежником не расцветет.

Если женщина меняет прическу – это верный признак того, что ее что-то не устраивает в собственной жизни, а если при этом она еще и красит волосы в другой цвет, то определенно она стремится к глобальным переменам.

Лена Куропаткина сидела в парикмахерском кресле и смотрела в зеркало, как мастер с ножницами в руках колдует над ее головой. Она решила с сегодняшнего дня перевернуть страницу своей жизни, а точнее, вырвать лист с уместившейся на нем их с Романом историей любви.

– Роман с Романом закончен, – твердила Лена сама себе. – Прощай, дружочек, и иди к черту!

– Что? – не поняла парикмахер.

– Челку к черту! – скомандовала Лена. – Состригите мне эту копну, чтобы в глаза не лезла.

– Тогда получится совсем коротко.

– И пусть!

Лена хотела поскорее расстаться с обликом Тайны, стать какой угодной – пусть стриженной под мальчика, с эпатажным ежиком на голове, только бы перестать быть похожей на нее. Хватит подражательства! Пора стать самой собой. Пусть она такой никому не нравится – ни Дворянкину, ни Закатову, зато больше не нужно будет играть надуманную роль хорошей девочки, угождать, носить платья в стиле сороковых годов и дурацкую челку на пол-лица, лезть из кожи вон, чтобы прийтись по душе.

– Цвет какой? – раскрыла парикмахер перед Леной палитру.

– Вот этот! – немного поколебавшись, выбрала она морковно-рыжий, совершенно не похожий на ее родной темно-каштановый.

– Я бы вам порекомендовала на тон темнее, он ближе к натуральному.

– Хорошо, пусть вот этот, но только на один тон, – согласилась она. Лена уже представила себя в новом образе: озорная рыжая бестия в дерзких кожаных брюках и в облегающем топе. Ей уже не терпелось накупить обновок, и она прикидывала, куда за ними отправится.