Но прежде надо быть принятым в университет. Следовало выяснить, нет ли для этого юридических препятствий, каковы требования к поступающим и т. д. Мне разрешили сдавать вступительные экзамены, я довольно удачно с ними справился, и это дало мне право сдавать университетские экзамены экстерном. Начиная с 1939 года я приступил к занятиям по программе университета. Таким образом, как солдат, я проходил военное обучение, а как студент, занимался экономической наукой.

Военное обучение делилось на два периода: первые три месяца — срок «молодого солдата», когда усваивались практические навыки, по своему характеру не слишком сложные, а затем — строевая подготовка. Для нее надо было иметь хорошее здоровье, а у меня его, по правде говоря, не было. Рентген показал, что у меня в легком каверны — признаки туберкулеза. Это, конечно, давало о себе знать. Если маршировку и другое я переносил довольно легко, то бег, особенно на длинные дистанции, очень меня утомлял. Вот когда я убедился, что народная поговорка — загнать человека так, чтобы он был в мыле, — не выдумка; видел я своими глазами, как под ремнями заплечного мешка идущего впереди солдата выступала белая пена.

По окончании срока «молодого солдата» меня определили в рабочую роту и назначили объездчиком военных лесов. Как потом выяснилось, начальство тем самым хотело изолировать меня подальше от молодых солдат из рабочей среды. Поскольку я был старше других новобранцев на 15–17 лет и, естественно, лучше них разбирался в политических событиях, они с интересом слушали мои разъяснения. Эти вечерние беседы в казармах не остались не замеченными начальством.

Я в целом был доволен этим назначением. Не надо было столько заниматься военной муштрой, да и начальников теперь у меня было значительно меньше. Я подчинялся фельдфебелю рабочей роты, на чьей обязанности было смотреть за лесом, а также содержать в порядке военное кладбище. Военный лес, довольно большой по территории, представлял собой главным образом кустарник, так что особенной охраны не требовал.

Став объездчиком, я получил возможность снять неподалеку от военной территории у одного бобыля комнату, где я мог заниматься. Благодаря этому я и успел в течение года сдать основную часть экзаменов.

Барометром настроений сверхсрочников был ротный фельдфебель — пьянчуга с красным носом. Однажды ночью во время своего дежурства он сказал, что хочет поговорить со мной с глазу на глаз. Он был, как всегда, под хмельком и, ухмыляясь, сказал мне, что о каждой моей отлучке из роты приказано докладывать охранной полиции. Кроме того, он сообщает, как я веду себя в казарме, с кем общаюсь, не провожу ли среди солдат антигосударственную агитацию.

О том, что за мной ведется такая слежка, я, конечно, знал и без фельдфебеля. Его признание просто поставило точки над «и», одновременно показав, как боялось начальство коммунистического влияния в армии.

Политическая обстановка в Эстонии, особенно в период советско-финского вооруженного конфликта, была очень напряженной. В те дни в роте довольно откровенно высказывались различные мнения. И хотя большинство молодых солдат не во всем разбиралось, все же они давали отпор отдельным буржуазным отпрыскам, которые выгораживали белофиннов и даже разглагольствовали о том, что отправятся им на помощь в качестве добровольцев.

Политическая атмосфера стала еще более накаленной после заключения пакта о взаимопомощи между Советским Союзом и Эстонией. Трудовой народ приветствовал этот пакт, а богачи злобствовали. По этому пакту, в Эстонии должны были разместиться части Красной Армии. В казармах было объявлено состояние «по тревоге». Солдатам приказали спать в одежде, чтобы по первому сигналу быть готовыми к военным действиям. Покидать казарму было запрещено. Но все это были лишь чисто внешние атрибуты: воевать с Красной Армией никто не хотел, даже кадровые офицеры. Не только мой «приятель» — красноносый фельдфебель, но и командир роты высказывался в том смысле, что война с Советским Союзом — это авантюра.

Однако все это не помешало им усилить надзор за мной. Когда я решил пойти на шоссе Псков — Выру — Валга, чтобы взглянуть на проходящие там части Красной Армии, тут же явились трое вооруженных винтовками солдат и, напомнив, что казарму покидать запрещено, велели мне немедленно возвращаться.

Общаясь, насколько это было возможно, с окрестными жителями, я пытался восстановить старые и наладить новые связи с выруской беднотой. Родом из Выру и окрестных мест были некоторые сидевшие со мной политзаключенные: сапожник Тируссон, плотник Тагель. Когда-то в Выру жил художник Яан Вахтра, с которым я встречался еще в в 1922 году; уроженцем Выру был известный радикальный поэт Вальтер Каавер, который впоследствии принимал активное участие в революционном рабочем движении. Пытаясь через старых знакомых завязать новые связи, я получил возможность беседовать со многими людьми.

У меня сложилось твердое впечатление, что широкие круги трудящихся разочаровались как в буржуазной демократии, так и в дешевой демагогии фашистов. Фашистская диктатура осуществляла «политику твердой руки», загнала в подполье политическую жизнь даже самой буржуазии, оставив свободу действий только самой реакционной клике. За весьма короткий срок она доказала, что жизнь для бедняка, для трудящегося человека стала еще более невыносимой.

Экономика страны деградировала. (Правда, в какой-то степени оживилась сланцевая промышленность в результате заинтересованности фашистской Германии в сланцевом масле и бензине.) Но все другие отрасли промышленности в 1938–1940 годах вследствие ослабления связей с вступившими в войну капиталистическими государствами еще больше стали сворачиваться. Давали себя знать скудость сырья, недостаток рынков.

Важные процессы происходили в деревне. Во время гражданской войны часть безземельных, малоземельных крестьян и середняков, увлеченная демагогией и посулами меньшевиков, качнулась в сторону буржуазии в надежде стать хозяином своего клочка земли. Однако в результате буржуазной земельной реформы землю получили лишь те, кто, по довольно меткому определению буржуазного идеолога Я. Тыниссона, «был в состоянии ее обрабатывать», то есть сынки и дочери зажиточных середняков, «серых» баронов, а также офицеры буржуазной армии.