Шрифт:
Поездка в Киев была праздником накануне Праздника. Залитый солнцем Подол, Андреевская церковь, парящая над Киевом голубым облаком, монастырь на окраине, пахнущий стружками, пахнущий обновлением жизни… Букетик лиловых фиалок, пронзивший меня своим еле слышным запахом… Всё вокруг явственно нашептывало мне о том, что воскресение – возможно. Что возможно обновление и моей жизни…
«Господи, неужели ещё что-то будет в моей жизни?…»
А потом было крещение. 29 марта 1973 года.
И меня нарекли новым именем.
Мне не пришлось долго привыкать к нему. Я сразу ощущала его как своё, единственно возможное. Я слилась с ним – в тот самый миг, когда седобородый батюшка с ласковыми голубыми глазами окатил меня, стоящую в купели, водой… Даруя с новым именем – возможность и – жгучее желание новой жизни.
Кирилл Георгиевич спросил меня однажды: «Ты напишешь об этом когда-нибудь?»
Когда-нибудь напишу… Хотя это трудно, почти невозможно.
Какими словами передать ТАИНСТВО и ЧУДО?
А произошло именно это: ТАИНСТВО и ЧУДО.
Там, на окраине Москвы, в доме у старенького священника я родилась вновь.
Я помню обжигающие воды купели и слова очищающих молитв, и как Людмила Фёдоровна и жена священника, матушка Нина, облачали меня в белую, до полу, крестильную рубаху, и как мы все шли потом вокруг купели со свечечками в руках и пели молитву… И добрый батюшка напутствовал меня в новую жизнь, которая началась с этой минуты…
Потом мы вышли во двор, был поздний вечер, полный тайны и звёзд, и во мне такая лёгкость, почти невесомость, мне казалось – я взлечу сейчас, если меня не держать… «Ой, держите меня, улетаю!» – вскрикнула я испуганно и радостно и схватилась за своих крёстных, одной рукой за Людмилу Фёдоровну, другой – за Кирилла Георгиевича.
Только что произошло одно из главных чудес моей жизни. Со мной были мои новые родители. Я – только что явившаяся на свет их дочь – изо всех сил держалась за крепкую, горячую руку отца и за тонкую, как лепесток, руку матери. Моих волшебных крестных… И чувствовала, что отныне мы – вместе, на все времена…
Улица была темна и безлюдна. Под ногами хрустели подмерзающие мартовские лужи. Над головой – над домами, над крышами – небо, полное звёзд!… Ярких мартовских звёзд… А во мне – лёгкость новорождённой души и невесомость обновлённого, какого-то совершенно невесомого тела…
Утро после крещения. За окнами – густой, молочный туман… мир ещё не явлен…
Приехал Гавр. Посмотреть на меня-новую.
– Я рад за тебя. Но сам бы я этого не сделал, – сказал он грустно.
– Почему? Это же так просто! Надо просто открыться!…
– Нет, это – не для меня, – сказал он.
Сказал довольно твёрдо, не подозревая, что пройдёт не так уж много лет, и… моя крёстная станет и его крёстной!
Празднование моего крещения у Каптеревых.
Испекла дома большущий пирог с абрикосовым повидлом и притащила его на Огарёва.
Были самые-самые родные: мои крёстные, Каптерев, Пресманы и Залетаев.
С моим новым именем ни у кого не было проблем. Так как прежде все называли меня по фамилии, то «Маша» было воспринято как уменьшительное производное от «Романушко»: Романушко – Ромаша – Маша.
Я почти сразу стала называть Людмилу Фёдоровну «Мама-Кошка».
На следующий день позвонил Каптерев:
– Я знаю, кем ты мне приходишься, я разгадал! – сказал он. – Ты – моя сестра! Я всю жизнь мечтал о сестре, мне так её не хватало! И вот, я тебя нашёл!
С тех пор он меня называл только так – «Сестра Маша», а я его – «Братец Валерий».
И когда он меня знакомил с кем-то, он говорил:
– А это моя сестра Маша.
И никто не удивлялся. Напротив. Говорили:
– Как вы похожи!
Часто захожу к отцу Дмитрию. Он даёт читать всякие классные книги. (Чаще всего – это машинопись в самодельном картонном переплёте). Особенно меня потрясли «Диалоги» Валентина Свенцицкого. Беседуют глубоко верующий и ярый атеист. К концу книги верующий приводит атеиста к принятию Бога. Мягко, ненавязчиво, без демагогии. Эта книга должна быть в каждом доме! Хотя бы и в таком – машинописном виде.